Инженер Петра Великого 10 - Виктор Гросов

отточенное Остерманом, было пропитано елейным, издевательским сочувствием. Когда Орлов дошел до финальной фразы — «…возвращаем сих заблудших овец их духовному пастырю для вразумления и покаяния…», — на площади стало тихо. Сотни глаз уставились на ворота резиденции.

И тут из задних рядов толпы полетел камень, глухо ударившись о кирасу одного из гвардейцев. Следом — второй, с выкриком «Еретики!». Провокация. Они не собирались сдаваться так просто. Толпа качнулась. Орлов даже не повернул головы — лишь медленно поднял руку. По этому знаку рота преображенцев, как один, развернулась лицом к площади. Не обнажая оружия, они просто встали: стена из двухметровых гигантов в стальных касках, неподвижно взиравшая на галдящую массу. Этот холодный, безмолвный взгляд отрезвлял. Толпа осеклась и попятилась. Провокаторы, поняв, что их запал не сработал, растворились в задних рядах.

Теперь все взгляды снова были прикованы к воротам. Архиепископ оказался в вилке: принять пленных — расписаться в бессилии, отказаться — спровоцировать скандал с Парижем или Веной, чьи люди находились среди связанных. Ушаков говорит, что есть французский офицер среди пленных. Не знаю как он его вычислил.

Мы ждали. В подзорную трубу из фургона было видно, как в окнах дворца мечутся тени; доносились обрывки криков. Там, за резными стенами, шла своя битва.

Первыми не выдержали купцы. Из толпы отделилась группа в строгих черных одеждах — Герман фон Роппен со своей свитой. Подойдя к воротам, они потребовали немедленной аудиенции. Что они говорили архиепископу, я не знаю, но могу догадаться. Говорили на единственном понятном ему языке — языке денег: о замороженных контрактах, о гневе банкиров, о крахе торговли.

Это был контрольный выстрел. Сломавшись под двойным давлением, архиепископ капитулировал. Скрипнув, тяжелые ворота приоткрылись. Вышедший капитан стражи дрожащим голосом сообщил, что его преосвященство «с благодарностью принимает дар русских». Пленных ввели во двор.

— Сработало, — выдохнул Пётр. В его голосе слышались и изумление.

На следующий день архиепископ лично прибыл в наш лагерь. Без пышной свиты, в скромной карете, он был больше похож на провинившегося школяра, чем на могущественного курфюрста. Рассыпался в извинениях, приглашая нас на торжественный прием.

Этот прием во дворце и стал апофеозом нашего триумфа. В огромном, увешанном гобеленами зале, где пахло и ладаном, и дорогим вином, вчерашний враг лебезил и заискивал. Пётр, войдя в роль великодушного монарха, принимал извинения с царственной снисходительностью, но в глазах его плясали злые огоньки — он наслаждался каждой минутой этого унижения.

Я же, пока гремела музыка, заканчивал свою работу. В укромном алькове, под шум фонтана, я встретился с фон Роппеном.

— Вы получили то, что хотели, господин генерал, — сказал старый купец, его маленькие глазки цепко изучали мое лицо. — Теперь ваша очередь выполнять обещания.

— Мое слово твердо, — ответил я. — Контракты будут подписаны завтра. Ваша гильдия получит эксклюзивные права. Но взамен… мне нужен свой человек в магистрате. Ваш человек.

Фон Роппен на мгновение задумался. Затем его тонкие губы тронула едва заметная улыбка.

— У меня есть такой человек, генерал. Мой племянник. Юноша толковый, но слишком амбициозный. Ему как раз не хватает… вашего покровительства.

Союз был скреплен. Отныне экономическая мощь Кёльна работала на нас.

Позже, на балу, меня нашел Пермозер. Его лицо помолодело лет на двадцать.

— Генерал, я говорил со Шлютером. Я… я согласен, — выдохнул он, и в голосе его звучал мальчишеский восторг. — Построить новый Рим… Боже, это же мечта! Я готов ехать хоть сейчас!

Я улыбнулся. Еще один гений в нашей коллекции.

Так Кёльн был покорен силой ума, золота и чужих амбиций. Мы перепрошили его изнутри, превратив враждебную крепость в наш тыловой форпост в самом сердце Европы. Не знаю, наколько хватит им памяти о нашем «дружелюбии», но какое-то время у нас есть.

Когда на рассвете «Императорский обоз», пополнившийся каретой с новым «наблюдателем»-скульптором, с лязгом и грохотом двинулся на запад, нас провожал униженный архиепископ и весь магистрат во главе с фон Роппеном.

Дорога на Гаагу была открыта.

Глава 18

Интерлюдия.

Гаага, весна 1708 года.

Весна ввалилась в Гаагу без приглашения, растолкав туманы сырым ветром с моря. Официально город готовился к великому мирному конгрессу, однако каналы задыхались от зафрахтованных втридорога барж, а в тавернах говорили на всех языках Европы, кроме голландского. Настоящая политика, как неочищенное масло, вершилась за тяжелыми портьерами частных резиденций, где собирался оркестр для игры на похоронах одной новорожденной империи.

Стоя у окна английского посольства, Роберт Харли, государственный секретарь ее величества королевы Анны, провожал взглядом строгую карету без герба, подкатившую к подъезду. Последняя фигура. Не любитель суеты, предпочитающий дергать за нити из тишины кабинета, Харли усмехнулся: его коллекция хищников в сборе. Для публики он привез с собой герцога Мальборо — безупречный фасад, увешанный орденами и легендарной славой. Сам же герцог, устроившись у камина, с демонстративной скукой полировал замшей эфес наградной шпаги, всем своим видом выражая презрение к этой «купеческой возне». Ему нужен был приказ «фас», а не эти бесконечные разговоры.

В углу, не отсвечивая сидел представитель голландцев.

С отворившейся дверью в комнату ворвался запах высокогорного холода. Вошедший принц Евгений Савойский двигался беззвучно, его лицо оставалось бесстрастным. Не поздоровавшись, он прошел прямо к огромной карте Московии, расстеленной на столе. Провал диверсионного корпуса под Игнатовским стал для него личным оскорблением, поэтому он приехал сюда как анатом — вскрыть и изучить природу чудовища, ломающего все известные законы войны. Его палец с неестественно бледным ногтем замер над точкой с надписью «Игнатовское».

— Господа, — Харли отошел от окна. Его лишенный эмоций голос заставил Мальборо поднять голову, а Савойского — обернуться. — Полагаю, пришло время признать: старые методы более не работают. Мы имеем дело не с очередным варварским нашествием, а с угрозой, природу которой мы лишь начинаем понимать.

Мальборо недовольно фыркнул. Харли, проигнорировав его, обратился напрямую к полководцу:

— Ваша светлость, вы мыслите полками и батареями. Однако наш общий противник нанес нам поражение еще до того, как его солдаты пересекли границу. Мои люди до сих пор подсчитывают убытки от того маленького скандала, который спровоцировал этот русский… Смирнов. Он украл у шведов завод, он поджег фитиль под самым креслом нашего кабинета. То была месть, герцог.

Он перевел взгляд на Евгения Савойского, который с яростью уже чертил что-то на клочке бумаги, пытаясь воспроизвести тактику русских.

— А ваше сиятельство столкнулись с другим