Воронцов. Перезагрузка. Книга 10 - Ник Тарасов

Захар стоял у двери кабинета, скрестив мускулистые руки на широкой груди, как всегда молчаливый и настороженный. Он не понимал до конца физических принципов, не вдавался в детали электричества и магнетизма, но чутьём старого солдата чувствовал важность, судьбоносность происходящего момента. В его глазах читалось уважение, граничащее с суеверным страхом перед непонятным.

— Готовы? — спросил я в пустоту комнаты, зная, что меня никто не слышит за семьсот метров расстояния.

Разумеется, Николай и Александр меня не слышали. Именно в этом и была вся суть нашего эксперимента, вся революционность изобретения — передать мысль, слово, информацию без звука, без голоса, без курьера на взмыленной лошади.

Я положил указательный палец на холодную латунную поверхность ключа. Ладонь предательски вспотела от волнения, хотя я изо всех сил старался держать себя в руках и казаться спокойным. Сердце колотилось где-то в горле так, словно я собирался стрелять из только что отлитой, непроверенной пушки, которая могла разорваться при первом же выстреле.

Глубокий вдох. Выдох.

Нажал.

Контакт замкнулся с негромким, но отчётливым металлическим щелчком. Ток — невидимый, неосязаемый поток заряженных частиц — вырвался из клеммы батареи, побежал по медной жиле, покрытой нашим самодельным резиноидом, пронёсся над двором, где сейчас, наверное, сновали рабочие и скрипели телеги, перепрыгнул оживлённую улицу, проскользнул вдоль заводской стены и ворвался в электромагнит приёмника на другом конце, заставляя железный сердечник на мгновение притянуть подпружиненный якорь.

Отпустил ключ. Пружина разомкнула контакт.

Точка.

Нажал снова и удержал чуть дольше, отсчитывая про себя: раз, два, три. Отпустил.

Тире.

Я выстукивал заранее согласованный код медленно, стараясь держать ровный, размеренный ритм, чтобы на принимающей стороне было проще различать длину сигналов и расшифровывать сообщение. Мы договорились о первом тестовом послании заранее, долго спорили, что именно передать. Не высокопарное библейское «Что творит Бог», как у легендарного Сэмюэла Морзе в далёком будущем другой реальности, а что-то более приземлённое, практичное и проверочное, но при этом символически важное.

«П-Р-О-В-Е-Р-К-А… С-В-Я-З-И… Т-О-Ч-К-А… Т-Р-И… Ч-А-С-А… У-Т-Р-А».

Простое, короткое сообщение. Всего шесть слов, несколько десятков букв. Но каждое нажатие ключа, каждая искра, невидимо пробегающая по километру медной жилы со скоростью, сравнимой со скоростью света — триста тысяч километров в секунду, — казалось мне чудом не меньшим, а может быть, даже большим, чем первая паровая машина, пыхтящая на заводском дворе, или яркая механическая лампа, горящая без огня и копоти.

Я закончил передачу последней буквы и медленно откинулся на высокую спинку кресла, чувствуя, как напряжение стекает с плеч. Теперь оставалось только ждать, томиться в неопределённости. Если Александр принял сигнал, если хитроумный записывающий механизм с грифелем и бумажной лентой сработал правильно, без сбоев, если он смог без ошибок расшифровать последовательность точек и тире по нашей кодовой таблице — он должен был послать ответное сообщение, подтверждение получения.

Тишина в кабинете стояла звенящая, давящая на барабанные перепонки. Только мерное, монотонное тиканье массивных напольных часов в углу комнаты да лёгкое потрескивание догорающих в камине берёзовых поленьев нарушали её.

Прошла минута — самая долгая минута в моей жизни. Потом ещё одна. Я уже начал нервно постукивать пальцами по полированной столешнице, мысленно перебирая возможные причины молчания: может, где-то на линии обрыв, который мы не заметили при проверке? Может, изоляцию на каком-то столбе перетёрло ветром или задел воробей, и провод замкнуло на мокрое дерево? Может, батарея на приёмном конце села раньше времени? Или якорь электромагнита заело?

— Иван лично каждый столб осматривал и проверял соединения трижды, — подал успокаивающий голос Захар, словно угадав направление моих тревожных мыслей. — Он мужик дотошный, въедливый, халтуры никогда не допустит, за это ручаюсь.

Я кивнул, но тревога не отпускала, комом стояла в горле. Прошло десять бесконечных минут. Пятнадцать. Я уже всерьёз собирался вскочить, схватить шляпу и бежать на завод самому, проверять, что там стряслось, когда приемник вновь ожил.

Я практически выхватил ленту которая медленно выползала из передатчика, поднёс к свету лампы, щурясь. На бумаге неровной, слегка дрожащей, но вполне отчётливой змейкой шли тонкие грифельные следы, оставленные штифтом приёмника. Короткие и длинные зубцы, точки и тире, складывающиеся в осмысленную последовательность.

Точка-тире-тире-точка… П.

Точка-тире-точка… Р.

Тире-тире-тире… О.

Мои пальцы сами потянулись к кодовой таблице, прибитой кнопками к стене рядом со столом, но я уже читал код почти автоматически, наизусть выучив его за месяцы подготовки.

«П-Р-И-Н-Я-Л… Т-О-Ч-К-А… Т-Р-И… Ч-А-С-А… У-Т-Р-А… С-И-Г-Н-А-Л… Ч-Ё-Т-К-И-Й… К-О-Н-Е-Ц».

Я рассмеялся. Громко, от души, с невероятным облегчением, которое накатило горячей волной. Смех вырвался сам собой, неудержимо.

— Работает, Захар! — выдохнул я, когда смог снова говорить, размахивая бумажной лентой. — Работает, чёрт подери! Видишь? Мы только что передали мысли, слова, информацию на расстояние семисот метров быстрее скачущей лошади, и при этом ни одно животное не вспотело, ни один курьер не устал!

Захар, обычно невозмутимый, как скала, расплылся в широкой, редкой для него улыбке:

— Вот это да, барин. Вот это чудеса. Я вам с самого начала говорил — у вас золотая голова. А теперь вижу — не просто золотая, а с искрой божьей.

* * *

Иван Дмитриевич, неизменный представитель государственных интересов и наш негласный куратор от тайной канцелярии, приехал ровно через два часа после того, как я послал за ним срочного гонца с коротким, но многозначительным письмом: «Нужна немедленная встреча. Прорыв». Я специально не стал расписывать детали — во-первых, осторожность, во-вторых, хотел видеть его реакцию воочию.

Иван Дмитриевич вошёл в кабинет, как всегда, собранный, подтянутый, в безукоризненно отутюженном мундире, и немного настороженный — он привык ко всему относиться с осторожностью, просчитывая риски.

— Вы писали о срочном деле, Егор Андреевич, — сказал он ровным, деловым тоном, но я уловил в его голосе нотку любопытства. — Новая угроза? Проблемы с производством?

— Нет, Иван Дмитриевич, — я не смог сдержать довольной улыбки. — Совсем наоборот. Новая возможность. Огромная возможность. Садитесь, пожалуйста.

Я указал ему на мягкое кресло рядом с телеграфным передатчиком, специально освобождённое для этой демонстрации.

— Что это за устройство? — он кивнул на нагромождение незнакомых ему приборов, проводов, деревянных ящиков с любопытством, но без особого энтузиазма. Наверное, ожидал увидеть очередное улучшение паровой машины или новую модель штуцера.

— Это, Иван Дмитриевич, — я сделал драматическую паузу, наслаждаясь моментом, — смерть для курьерских троек и окончательный конец для устаревших новостей, которые приходят через неделю после событий. Это телеграф. Электрический телеграф. Смотрите и оцените сами.