Художник из 50х - Сим Симович

Какой же она была? Попытался восстановить в памяти её облик. Светлые волосы, выбивающиеся из-под берета. Серые глаза за стёклами очков — умные, живые. Тонкие черты лица, чуть вздёрнутый носик. И эта особенная интонация, когда она называла созвездия — Кассиопею, Лиру…

Неожиданно для себя он поднялся, подошёл к столу и взял чистый лист. Рука сама потянулась к карандашу. В голове всплывал образ — не придуманный, а реальный, запечатлённый памятью в тот короткий момент встречи.

Первые линии легли на бумагу робко, неуверенно. Овал лица — правильный, но не кукольный. Чуть заострённый подбородок, высокие скулы. Лоб открытый, интеллигентный — лоб человека, который много думает, изучает, познаёт мир.

Гоги работал медленно, вдумчиво. Это был не заказ, не иллюстрация к сказке — это была попытка удержать мгновение, зафиксировать красоту, мелькнувшую в его жизни.

Глаза получались особенно сложными. Они должны были быть живыми, выразительными, но не терять той особенной серой глубины, которую он запомнил. Карандаш скользил по бумаге, создавая лёгкие тени вокруг глазниц, прорисовывая тонкие линии ресниц.

За стёклами очков глаза казались чуть больше, чем на самом деле. Эффект линз, который нужно было передать точно — не утрировать, но и не упустить. Очки были частью её образа, делали лицо более интеллектуальным, серьёзным.

Брови — тонкие, изящно изогнутые, не выщипанные в нитку, а естественные. Над ними — гладкий лоб, слегка отражающий свет фонаря в той ночной сцене. Волосы выбивались из-под берета небрежными прядками — светлые, мягкие, живые.

Гоги остановился, отложил карандаш. Что-то было не так. Рисунок получался технически правильным, но безжизненным. Не хватало того особенного света, который он увидел в её глазах. Той искорки любопытства, когда она смотрела на звёзды.

Взял более мягкий карандаш, начал работать с тенями. Лёгкие штрихи под скулами, чуть заметная тень от ресниц, игра света и тени на стёклах очков. Лицо постепенно обретало объём, становилось живым.

Нос — прямой, с чуть заметной горбинкой, которая придавала лицу характер. Не идеальный нос с обложки журнала, а настоящий, принадлежащий конкретному человеку. Ноздри чуть расширены — она дышала прохладным ночным воздухом, когда они столкнулись.

Губы рисовались особенно осторожно. Они были не накрашены — просто естественные, слегка припухшие от холода. Форма правильная, но не кукольная — верхняя губа чуть тоньше нижней, с едва заметной ложбинкой посередине.

Подбородок — небольшой, аккуратный, с чуть заметной ямочкой. Шея — тонкая, изящная, скрывающаяся в воротнике пальто. Только намёк, силуэт, но достаточный, чтобы передать общую хрупкость фигуры.

Особое внимание Гоги уделил берету. Он сидел на голове чуть набок, как часто носят студентки — не для красоты, а для удобства. Мягкая ткань облегала голову, но не скрывала полностью волосы. Выбивающиеся пряди создавали ощущение живости, естественности.

Очки требовали отдельной проработки. Не просто стёкла в оправе, а сложный оптический прибор. Карандаш передавал, как линзы преломляют свет, как на стёклах отражаются блики фонаря. Оправа — простая, металлическая, без украшений. Практичные очки для работы, а не модный аксессуар.

Выражение лица было самым сложным. В тот момент встречи на её лице читалось удивление, лёгкое смущение, но и любопытство. Она не испугалась столкновения, не рассердилась — просто приняла это как забавную случайность.

Гоги попытался передать эту гамму эмоций. Чуть приподнятые брови — удивление. Лёгкая улыбка в уголках глаз — добродушие. Слегка раскрытые губы — она хотела что-то сказать, объяснить, что смотрела на звёзды.

Работа заняла несколько часов. За окном звёзды поднялись выше, воздух стал прохладнее. Гоги не замечал времени — он был полностью поглощён процессом воссоздания увиденного образа.

Постепенно на бумаге проявлялось лицо — живое, естественное, красивое той особенной красотой, которая не кричит о себе, а просто существует. Красота ума, молодости, искренности.

Последними штрихами стали мелкие детали — крошечные веснушки на переносице, которые он едва заметил при свете фонаря. Лёгкие морщинки в уголках глаз — не от возраста, а от привычки щуриться, вглядываясь в звёздное небо или в формулы на доске.

Тень от берета ложилась на лоб неровно — ткань была мягкой, создавала сложную игру света и тени. Это не портрет в студии с выставленным освещением, а зарисовка с натуры, схваченная в естественной обстановке.

Гоги отложил карандаш и посмотрел на результат. На листе смотрела девушка — та самая, что врезалась в него на ночной улице, назвала созвездия и растворилась в темноте, оставив лишь воспоминание о мимолётной встрече.

Портрет получился не идеальным в академическом смысле — где-то линии были чуть неровными, где-то тени легли не совсем точно. Но в нём была жизнь, правда момента, искренность восприятия.

Художник откинулся на стуле, разминая затёкшие плечи. В комнате было тихо, только тикали часы на стене. За окном ночная Москва засыпала, но звёзды всё ещё мерцали в небе — те самые, на которые она смотрела в ту ночь.

«Интересно, — подумал Гоги, — увижу ли её ещё когда-нибудь?»

Москва — большой город, миллионы людей. Шансы встретить случайного прохожего повторно ничтожно малы. Но почему-то ему казалось, что эта встреча была не случайной. Что-то в ней, в её взгляде на звёзды, в её словах о созвездиях говорило о родственной душе.

Он аккуратно убрал портрет в стол, к другим своим «запретным» работам — тем, что рисовал для себя, а не по заказу. Мрачные славянские фэнтези, звёздное небо, а теперь вот и портрет незнакомки.

Заварил новый чай, сел у окна с блюдцем. Звёзды по-прежнему сияли в небе, но теперь они напоминали не только о величии космоса, но и о том мимолётном мгновении человеческой близости, когда два незнакомца столкнулись под звёздным небом и на секунду почувствовали себя не одинокими в этом огромном мире.

Может быть, где-то в городе она тоже смотрит на звёзды и вспоминает ту встречу. Может быть, даже сожалеет, что разошлись так быстро, не узнав друг друга поближе.

А может, уже забыла — для неё это было просто случайное столкновение с незнакомцем на ночной улице.

Но портрет останется. Память, зафиксированная карандашом на бумаге. Свидетельство того, что красота существует не только в сказках и иллюстрациях, но и в реальной жизни, в живых людях, которые могут неожиданно появиться и исчезнуть, оставив след в душе художника.

Портрет убран в стол, чай остыл в блюдце. Гоги сидел у окна и чувствовал, как что-то внутри не даёт покоя. Может быть, это были воспоминания о той девушке, а может