Тьма. Том 8 - Лео Сухов

небольно да?.. Ну а пока Аня приходит в себя после весеннего обострения верноподданнических настроений, мы послушаем ватагу «Уа-ха-ха-ха!» и её новую взрывную песню: «После взрыва тает снег». Оставайтесь с нами!

— А с укольчиком ты молодец, хорошо съязвил! — дождавшись, когда парень за пультом покажет большой палец, ослепительной красоты женщина похлопала по плечу сидящего рядом соведущего.

И нет, я не лукавлю, когда говорю, что женщина была ослепительной красоты. Конечно, из памяти Андрея я знал, что когда ты на пятом десятке, все молодые выглядят ослепительно красивыми. Возможно, потому что здоровее тебя, и спина у них не болит… Но в случае Анны Лоскутовой, всё тот же Андрей сказал бы, что её внешность — суперприз генетической лотереи.

Неудивительно, что за её лицом завороженно следили все присутствующие, даже мы с Авелиной за стеклянной стенкой. Над этой красотой будто античный скульптор поработал. К слову, как я узнал, Лоскутова она исключительно по матери, а у её папы была фамилия Стефанопулос. В общем, греки здесь тоже свою часть тела приложили.

И как это случается при смешении разных кровей, в итоге вышло что-то настолько обворожительное, что смотреть на эту красоту можно было бесконечно. Причём как на лицо, так и на, опять-таки, идеального сложения фигуру.

Не влюбляться — нет! Только дураки влюбляются в античные статуи. И пусть за эти слова на меня обидится муж Анны, этот любитель, видимо, высокого искусства, но я своего мнения не изменю.

Тем более, опыт со статуями у меня вообще не ахти, откровенно говоря…

Да и Авелина, если честно, всё равно красивее. На неё я не устал любоваться за все прошедшие — и весьма бурно — в браке месяцы.

— Да я же говорил, что из чего угодно выкручусь! — отмахнулся Александр Пискарёв здоровенной ручищей.

Вообще, когда я слушал радио «Сто» на Большой земле, как тут именовали Русь, представить себе не мог, ни какой ослепительной красоты будет Анна, ни какого богатырского телосложения — Александр Пискарёв. Может, и не косая сажень в плечах, но полусажень точно.

— Всё равно! Надо быстрее продумывать и суть, и выход из разговора… Миша, а сколько у нас ещё времени?

— Полторы минуты! — ответил парень за пультом.

— Хорошо!.. — женщина быстро вытащила лист бумаги с черновиком беседы и сунула его соведущему. — Читай давай, а не выкручивайся!..

Досматривать представление я не стал. Подхватив под локоть свою бесконечно красивую жену, шепнул ей на ухо комплимент, чтобы случайно не заревновала, и потянул в сторону комнаты отдыха для сотрудников радио. Больше податься нам было некуда: в редакции сейчас готовились к беседе в прямом эфире цесаревна и Арсений.

— Ничего себе! Красотка какая! — вздохнула с завистью Авелина, пока мы шли.

Ну вот, так и знал. Женщины не меняются ни в одном из миров. Поэтому что? Поэтому надо превентивно радовать их комплиментами. Желательно, побольше и почаще — одного моего, сказанного пару минут назад, не хватило. Ну и делами тоже доказывать, что ради её прекрасных глаз готов горы свернуть.

— Ты вообще-то ещё больше красавица! — честно заметил я. — Я на тебя постоянно любуюсь!

И наклонился к её шее, запечатлев мимолётный поцелуй там, где выбивалась из толстой косы прядка светлых волос. Благо, в коридоре, кроме нас, никого не было. А самая волнующая и искусительная женщина, которую я знал — была.

— А ты льстец! — с довольным видом улыбнувшись, жена потёрлась личиком о мою рубашку.

К моей чести замечу, чистую рубашку. Ведь в Стопервом мы провели уже практически сутки.

А я невольно вернулся мыслями к нашему прибытию.

Грохот моторов постепенно затих, вдруг сменившись оглушительной и непривычной тишиной. Мы стояли на широкой бетонной улице, за высокими стенами. А у меня в ушах, за последние часы привыкших к вою двигателей и треску выстрелов, стоял противный писк.

А потом его сменил гул голосов.

К нашей колонне уже бежали местные. Причём действовали слаженно и профессионально. Откуда-то сразу появились и люди в белых халатах с носилками, и ополченцы, и походная кухня, и представители здешней власти…

Жителям Болотистого, уставшим, потерянным и продрогшим, помогали выгрузиться из грузовиков и прицепов. А те, ошалевшие от усталости, холода и внезапного спасения, покорно шли, куда им заботливо указывали. Наших дружинников и тыловиков Ивана Семёнова тоже пытались увести, но как только понимали, что ошиблись, и мы не беженцы — извинялись и оставляли в покое.

Технику из Болотистого загнали в мастерские. Цистерны отправили сливать топливо в городское хранилище. А нашу колонну — грузовики и броневики — под ненавязчивым приглядом провели вглубь города. К большой заасфальтированной площадке, явно выполнявшей функцию стоянки для торговых караванов.

Со всех сторон её окружали склады, зато по прямой можно было за пару минут дойти до скопления старых зданий — тех самых, приметных, с усилителем. И, естественно, в их очертаниях с первого взгляда узнавался исследовательский центр.

Вблизи сомнений и вовсе не осталось: несколько сросшихся бетонных корпусов с частыми окнами, часть которых залили бетоном, а часть — заузили и забрали решётками. Там-то у нас и состоялась беседа с городским головой — поджарым мужчиной лет сорока с лицом обиженного, но не злого волка. Звали его Тихон Игоревич Проскурятин.

Он-то и помог узнать, какой оказалась цена последнего рывка. Пробиваясь к стенам Стопервого, мы оставили за спиной целую сотню трупов.

А в сумме, было потеряно едва ли не полторы сотни человек. При прорыве из Болотистого потеряли троих… Затем ещё тридцать два человека погибли, когда перевернулись грузовики… И ещё с десяток — в многочисленных стычках по пути… А большая часть и вовсе погибла в шаге от спасения, когда мы прорывались к стенам Стопервого.

Ничего удивительного, но обидно и горько. Правда, нам рассказали, что такую орду, какая собралась под стенами Стопервого, могли припомнить разве что самые древние старожилы. Те, кто ещё застал времена, когда Большая земля долго не проводила, по тем или иным причинам, зачистку.

В общем, хоть мы сами себя и подгрызали, но местные смотрели на нас одобрительно. Как на героев, решившихся на прорыв и не бросивших чужих им, по сути, людей. Жители Стопервого привыкли к опасностям, привыкли к регулярным нападениям. И поэтому хорошо понимали: совсем без жертв уйти не получилось бы.

А ещё хорошо была видна разница в отношении к жизни. Жители Стопервого вообще, кажется, никогда не унывали. Да и теперь были уверены, что переживут нашествие зверья. Склады здесь ломились от запасов. Население в полсотни тысяч человек позволяло держать всю стену целиком.