Это кто переродился? Книга 4 - Сириус Дрейк

Трибуны замолчали, но лишь на миг, а затем разразились овациями, да такими неистовыми, что, казалось, вся эта арена сейчас рухнет в бездну.

— Убей! Убей! Убей! — ревели трибуны, но Дарья не спешила обрывать жизнь Мастера.

Она смотрела на ведущего, который вот-вот предложит ей взять соперника в рабство взамен награде. Именно за этим они сюда и явились.

Однако…

— Слишком просто, — сказал собеседник Аристарха и, отставив бокал, подался вперед — прочь из затененной террасы, где они сидели с самого начала боев. Свет голубого солнца упал на его лицо. Там лежала мягкая улыбка.

Стоило ему показаться на свету, как трибуны затихли. Все в один миг.

— Славная была битва, Вдова! — разнесся его голос по арене. — Ты показала себя достойнейшим бойцом. Наверное, лучшим за все годы, что существует эта арена.

Дарья не ответила. Стояла, прижав клинок к шее мастера, подняв глаза наверх. Как и все, она увидела говорившего. Бинтов еще было слишком много, о Аристарх чуял — в ней все кипит, ибо она узнала того, кто вышел на свет.

— … И тебя, несомненно, ждет награда, — сказал он, опершись на поручни. — Но сначала, моя дорогая чемпионка, сними эти уродливые бинты и назовись.

Ему не ответили, однако Василий Олафович не торопился.

— Не бойся, — сказал он. — Это всего лишь традиция, которая существует здесь с незапамятных времен. На пике своей славы боец должен поднять забрало, или ему не видать ни награды, ни раба. Ни жизни.

Молчание сковало арену. Дарья мешкала.

Опустив глаза, она поймала взгляд Мастера — он вновь смотрел на нее со всей возможной любовью. Однако… глубоко в его влюбленных глазах жил страх.

Она начала снимать бинты.

Глава 15

Кто есть Иван Обухов?

В усадьбе Зориных.

— Семен Борисович, вас просит к себе бабушка! — тараторили за плотно закрытой дверью. — Говорит, если вы не спуститесь, будете есть холодное!

Зорин грязно выругался. Не собирался он ни минуты оставаться в этом гадком доме, особенно после того, как бабушка привела к ним это ничтожество Обухова!

— Сир рыцарь, тоже мне… — бурчал он, связывая простыни между собой. — выскочка, никчемный клоп, проходимец!

Как назло в комнате даже одеял нормальных не нашлось. Бабушка была приверженцем спартанского образа жизни, поэтому соорудить веревку удалось только из пододеяльника и двух занавесок.

Открыв окно, он посмотрел вниз. Высоковато, но что делать? Не сидеть же сиднем, испытывая одно унижение за другим?

Выбросив импровизированную веревку вниз, он заскрипел зубами. Она едва-едва дотягивалась до первого этажа, а ведь ее еще нужно где-то закрепить…

Вдруг снова стук в дверь. Ручка задергалась, но стул, которым он подпер ее, надежно держался.

— Семен Борисович! Ваша бабушка просила…

— Да пошла она в Изнанку! — рыкнул Зорин. — Вместе с гадиной Агатой! Так ей и передай, Зина!

В ответ послышались удаляющиеся шаги. Наконец-то! Если он когда-то станет здесь хозяином, он всем им всыплет по первое число!

Он снова посмотрел вниз, а потом вперед — в темноту парка, где еле-еле виднелись прутья забора. К счастью, охрана куда-то подевалась, и это его шанс. Нужно только добраться до дырки, а там он сможет убраться отсюда…

Опять. В лес.

При одной мысли о том, что ему вновь придется пережить еще несколько ночей в лесу, он вжал голову в плечи.

Еще несколько суток одному. В лесу, холоде, темноте и на голодный желудок. Так-то он нормально не ел уже три дня, а ведь…

Опять ноздрей коснулись запах! А там в столовке сейчас, наверное, пир горой. Пирожки, блинчики, жареная и вареная картошечка, запеченная курочка, тефтельки…

Тефтельки! Как же он их любил! И все они достанутся Обухову!

— Ненавижу…

В животе заурчало, да так громко, что Зорин в испуге отошел от окна. А там, у входа в парк, показалась одна из горничных — та самая, одноглазая, которую бабушка наняла с неделю назад.

Очень странная. Ее пару раз лупили за провинности, но она даже ни разу и не вскрикнула. Зорина она тоже совсем не боялась.

Кажется, она увидела его!

— Сука… — прошипел она, спрятавшись за стеной. — Наверняка, сейчас пойдет жаловаться…

Подождав с минуту, он снова выглянул. Снаружи было пусто.

Сейчас или никогда! И нет, в лес он не вернется. Угонит машину охраны, и только его и видели!

Привязав простынь к батарее, Семен выбросил один конец вниз и хотел уже перекинуть ногу через подоконник, как дверь снова забарабанили.

— Мерзавки…

Ему хотелось заорать на них благим матом, но стучали так сильно, что стало очевиднее некуда — долбили ногами.

— Сема, — послышалось с той стороны. — Выходи. Мы принесли тебе тортик!

— Шоколадный!

И вновь ударили так громко, что дверь едва не слетела с петель. Ручка бешено задергалась.

— Если не откроешь, мы выбьем дверь, Сема. Шутки кончились. Тебе придется слушаться.

Дверь принимала удар за ударом, а Зорин сидел не жив, не мертв. Это явно были горничные, однако… ТАК они никогда не говорили: ни с ним, ни с его бабушкой.

Особенно с бабушкой. Амалию Тимофеевну даже охранники боялись как огня.

— Я не пойду! — пискнул он, пытаясь нащупать подоконник, но руки дрожали так сильно, что он заерзал по стене. — Уходите! А то я скажу бабушке!

В ответ зазвучал издевательский смех.

— Твоя бабушка больше тебя не спасет, родной. Теперь ты один тут. С нами!

И дверь закачалась от ударов. Кажется, били чем-то очень тяжелым. В страхе Семен попятился, а дверь… Петли уже выходили из стены с мясом.

— Не подходите! — заверещал Зорин. — Вы не имеете права! Я аристократ! Я представитель древнего…

Бах! — и одну петлю оторвало. Вскрикнув, Зорин кинулся прочь, и нет не к окну. Оно давно вылетело у него из головы вместе с простынью и лесом. Перед ним была дверь в туалет. Туда он и кинулся.

Грохот и удар об пол раздался в тот момент, когда Семен защелкивал щеколку. А затем, попятившись, вжался в кафельную стену. Комнатка была маленькая, тесная, и отсюда было не сбежать. Разве что, через крохотное окошко под потолком, но…

Оно было настолько узкое, что туда пролезет разве что ребенок.

— Сука! Ловушка!

Обливаясь потом, он раздумывал как ему быть — либо рискнуть и влезть в окно, либо попробовать вызвать подмогу. Но кого? Охраны снаружи не видно, да и если кричать, то его точно услышат.

Он потянулся в карман, к