Фермер 1: перерождение - Алим Онербекович Тыналин

и запахом березового дыма. Я открыл все окна настежь, впуская свежий воздух и выгоняя застоявшуюся затхлость. Из кладовки извлек метлу с жесткой щетиной, ведро и тряпки. Уборка предстояла масштабная.

Работа шла споро. Тело Виктора, молодое и сильное, без труда справлялось с физическими нагрузками.

Я сметал паутину с потолка, протирал пыль с мебели, мыл полы. Под слоем пыли обнаружилась добротная мебель из массива дерева, которую в будущем антиквары двадцать первого века продавали бы за баснословные деньги как «советский винтаж».

В буфете нашлась посуда — граненые стаканы, фаянсовые тарелки с синим ободком, алюминиевые ложки, потемневшие от времени. В верхнем ящике стола коробка с инструментами: молоток, плоскогубцы, отвертки, рубанок. На полке у окна стопка книг: потрепанный однотомник Пушкина, «Тихий Дон» Шолохова, несколько брошюр по лесоводству, старые подшивки журнала «Техника-молодежи».

Я полистал страницы, и фотографическая память, способность, которой я обладал в прошлой жизни, мгновенно фиксировала содержимое. Это умение не раз выручало меня в работе политтехнолога. Достаточно было один раз просмотреть досье на политического оппонента, и я помнил каждую деталь, каждую уязвимость, которую можно использовать.

К вечеру первый этап уборки был завершен. Дом преобразился.

Чистые полы поблескивали в лучах заходящего солнца, кровать застелена свежим бельем из моего чемодана, печь, натопленная до приятного жара, согрела стены.

Я вышел на крыльцо, с удовольствием вдыхая прохладный вечерний воздух. Закат окрасил небо над лесом в оранжево-розовые тона. Где-то вдалеке замычала корова, возвращающаяся с пастбища. Совсем другие звуки, чем в моем прошлом мире с его постоянным городским гулом.

— Эй, агроном! — окликнул меня Егорыч, показавшийся у своей калитки. — Управился? Самовар готов, заходи!

Я решил не отказываться от приглашения. Первое правило политтехнолога: создавай сеть контактов на новом месте, особенно среди старожилов.

Дом Егорыча выглядел как музей советской эпохи. Горница, чисто выбеленная известкой, увешана фотографиями в рамках.

Портрет Сталина в военной форме соседствовал с выцветшими снимками фронтовых товарищей. На комоде патефон с раструбом и стопка пластинок.

Стол накрыт белой скатертью. На нем красовался начищенный до блеска самовар, пыхтевший паром, рядом тарелка с баранками и вазочка с темно-коричневым вареньем.

— Садись, гостем будешь, — старик указал на стул. — Чай у меня особый, с смородиновым листом и зверобоем. Для мозгов полезно, после твоей контузии в самый раз.

Я не стал поправлять насчет «контузии». В некотором смысле, внезапное перемещение из 2023 года в 1972-й было похлеще любой контузии.

Егорыч разлил чай по граненым стаканам в мельхиоровых подстаканниках. Чай пах лесом и летом, темно-янтарный, крепкий.

— Ну, рассказывай, — старик подвинул мне варенье, — чего столичного агронома в нашу глушь занесло? С твоим-то красным дипломом небось в области остаться мог?

Я прикинул, как лучше ответить. Врать следовало поближе к правде.

— Хотел посмотреть настоящее сельское хозяйство, не по учебникам. Да и спокойнее здесь, природа… Для научных наблюдений хорошие условия.

— Ага, — кивнул Егорыч, — от городской суеты подальше. Понимаю. Только учти, у нас тут свой уклад. Городские теории не всегда к нашей земле подходят.

Он отхлебнул чай и прищурился.

— А вот скажи мне, агроном, чему вас там в институтах учат нынче? Неужто и впрямь науке о земле?

В его голосе прозвучала нотка скептицизма, которую я часто слышал у людей старой закалки в отношении молодых специалистов с дипломами.

— Учат понимать почву, растения, природные циклы, — ответил я. — Но без практики, без опыта местных жителей все эти знания бесполезны. Потому и приехал, учиться у таких, как вы.

Лесть была легкой, почти незаметной, но эффективной. Лицо старика просветлело.

— Верно мыслишь! — одобрительно кивнул он. — Наука наукой, а опыт, он дороже золота. Вот взять хоть озимые. По книжке сроки одни, а я по рябине да по муравейникам определяю, когда сеять. И ни разу не ошибся!

Егорыч пустился в подробный рассказ о народных приметах и многолетних наблюдениях. Я слушал внимательно, автоматически сортировал в уме информацию, отделяя суеверия от рациональных наблюдений. Многое из его рассказов имело научное обоснование, просто выраженное языком народной мудрости.

— А как у вас с директором отношения складываются? — перевел разговор старик.

— Только познакомились, — пожал плечами я. — Впечатление производит серьезное.

— Громов мужик головастый, — Егорыч понизил голос, хотя мы были одни в доме. — Но с хитринкой. Умеет с начальством ладить, а своих в обиду не дает. При нем совхоз из отстающих в середнячки выбился. Я тебе говорил уже.

Он снова наполнил наши стаканы.

— Ты с ним поаккуратнее. Не лезь сразу со своей наукой. Сначала послушай, посмотри, как дела ведутся. Громов ценит тех, кто работает, а не языком треплет. Докажешь делом, будет уважать.

— Спасибо за совет, — искренне поблагодарил я.

— А в район пока не суйся, — продолжил Егорыч. — Там сейчас неспокойно. Климов с Лаптевым грызутся, как собаки за кость. А кость эта — кресло первого секретаря. Обласкают, используют, и выбросят.

Такие откровения от малознакомого человека могли показаться странными, но я понимал: для старика я был безопасным слушателем. Молодой, не местный, без связей и собственных интересов в районных играх.

— И давно это противостояние? — спросил я, делая глоток чая.

— Года два уже, — покачал головой Егорыч. — Как Лаптева перевели к нам из соседнего района. Говорят, там он тоже интриги плел, да нарвался на кого-то посильнее. Теперь здесь пытается карьеру делать.

Мы проговорили до поздних сумерек. Я узнал о каждом значимом человеке в совхозе, о проблемах с поставками запчастей для техники, о надоях, снизившихся из-за плохих кормов, о затяжном строительстве зернохранилища, где меня чуть не убило балкой.

Уходя, я поблагодарил старика за гостеприимство.

— Заходи еще, — кивнул Егорыч. — Одному-то скучно вечерами. А мне рассказать есть чего.

Возвращаясь к дому в густых сумерках, я думал о том, насколько ценным источником информации оказался мой сосед. В моей прошлой работе таких называли «инсайдерами», людьми, обладающими внутренней информацией, но стоящими в стороне от основной игры.

Глава 3

Небольшой ремонт

Утром меня разбудил стук в дверь. Солнце уже поднялось над лесом, заливая комнату ярким светом сквозь незанавешенные окна.

На пороге стоял молодой парень в кепке и клетчатой рубашке, на вид лет шестнадцати.

— Виктор Алексеич? Вам записка от Михал Михалыча, — он протянул сложенный вчетверо лист бумаги.

Я развернул записку. Почерк Громова оказался крупным, размашистым: