Русский бунт. Кровавый год - Алексей Викторович Вязовский

— А любовь, Петя? Как же любовь? Предала человека, с которым обручилась. Которому сердце свое обещала… Ты же его не пощадишь, да?

Пришел мой черед застонать, опустить руки с машулиных плеч. Казнить Ожешко? Втащить его молодое крепкое тело на эшафот, сунуть под нож «карачуна»… Его⁈ Боевого генерала, героя «шлюзового кровопуска», мирного взятия Петербурга и яростного штурма редутов у Бранденбургских ворот⁈ Нашего боевого товарища? Друга Чики и многих других?

— Кончилась, Петя, моя жизнь, кончилась, — Маша началась раскачиваться из стороны в сторону, стоило ослабнуть моей хватке. — В монастырь уйду. Стану Христовой невестой.

Я припомнил, что Мария всегда была без ума от стихов. Мне на ум пришли строчки Брюсова:

— «На поле жизненного боя, где Рок влечет нас, как самум, душа возжаждала покоя, молитв и одиноких дум!»

— Да, да! — подхватила Максимова. — Я задыхаюсь!

Снова обхватил ее за плечи, прижал к себе. В глазах неприятно щипало. Пересилил себя, собрал волю в кулак, хотя хотелось выть, рвать, крушить.

— Ты мне это брось, сестрица! Придумала себе монашество! А о людях ты вспомнила? О тех, кто нуждается в твоей помощи?

Мария резко вскочила, отбросив мои руки.

— Я не вспомнила? Я⁈ Да только ради них я жизнь свою под твой карнифакс бросила. Прости, Петя, но не о тебе я думала, когда письмо то проклятущее раскрыла. А о тех, кто в заботе еженошной нужду имеет.

— Машенька, прекрати истерику, и так на душе тошно, — устало ответил я. — Вот что тебе скажу: боль твоя, она и моя. В трудах ее только выйдет преодолеть. Не будет у тебя свадьбы — оно, может, и к лучшему. Хочу Царскосельский дворец преогромный превратить в Дом ветерана. Где увечному или старому вояке найдется и крыша над головой, и должное уважение к годам, войне отданным, к наградам, и к здоровью, на той войне потерянному. Искал главноначальника над сим нужным державе учреждением. И вот дождался. Заберешь под свое крыло.

Масимова стрельнула в меня глазами — не кокетливо, нет. С надеждой. Предложение мое пробило в ее закипевшем мозгу маленькую брешь, заставило мысли переключиться с разрешения на созидание. На одно-два удара сердца отвлекло от терзавшей ее боли.

Но ненадолго.

— Петя, скажи ты мне, как на духу. Что ты с Анджеем сотворишь?

* * *

Зал собраний, ротонда, вместил пятьсот тридцать три депутата Собора. Шум, говор, запахи — тут тебе и дорогой французский парфюм, и крестьянские опорши, и купеческое сукно. Лица разные — надменные, испуганные, любопытные, решительные. Сидели вперемешку, я запретил рассаживаться по бывшим сословиям.

Вошел Патриарх Платон со свитой. В белом клобуке, с крестом. Лицо у него всё ещё печальное, никак не может переварить историю с 5-м евангелием.

— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа… — разнесся его голос под куполом.

Начался молебен. Долгий, торжественный. Дымок кадила плыл по залу, смешиваясь с мирскими запахами. Склонялись головы наряженных и в парчовые кафтаны, и в домотканые зипуны. Молились. О чем? Каждый о своём. О спасении души, о земле, о богатстве, о конце смуты… Я же молился о том, чтобы хватило у меня сил и разума эту махину сдвинуть с места, чтобы не потонула Россия в крови и хаосе. А еще просил Господа, чтобы все удачно прошло с Августой и Агатой. Роды через 4 месяца, разговор с дамами был тяжелый, много слез было пролито. Каждая девушка мечтает о замужестве, о семье… А у меня что? Недогарем какой-то выходит. Дал много невнятных обещаний, и на этом пока все закончилось.

Когда Платон закончил, наступила тишина. Я вышел на небольшое возвышение, где стояла трибуна. На мне был простой мундир, без лишних украшений, но на голове — Шапка Мономаха, а на шее солдатский Егорий.

— Депутаты Земского Собрания! — начал я, стараясь, чтобы голос звучал твердо и слышно было в каждом углу. — Благословением Господним, молитвами Святейшего Патриарха и волей народа русского, мы собрались здесь, чтобы заложить основы новой державы! Довольно крови, довольно смуты, довольно рабства! Я отменил крепостное право — тепереча каждый человек на Руси волен! Земля принадлежит тем, кто её обрабатывает! Подати снижены, налоги справедливы! В воинском наборе даны великие послабления. Но свобода — это не только воля, это и ответственность! Ответственность перед Богом, перед Отечеством, перед ближним!

Я сделал паузу, оглядел лица. Вот тут-то самое главное.

— Чтобы свобода наша была не дикой вольницей, а прочной основой для будущего России, нам нужна… Конституция! Закон, которому будут подчиняться все — и царь, и простой муж! Закон, который определит права и обязанности, который защитит каждого от произвола и беззакония! На этом Соборе мы должны принять этот Закон! Он станет щитом нашей свободы, мечом справедливости! Он определит, как мы будем жить дальше — как избирать власть, как судить, как управлять! Не я один, не кучка вельмож, а вы, избранники народа, вы должны принять этот Закон! В ваших руках — будущее России! Голосуйте! Обсуждайте! Спорьте! Но примите его! Примите Конституцию!

Закончил. Шум, одобрительные возгласы, где-то — ропот несогласия. Я спустился с возвышения.

Началась процедура выборов председателя. По регламенту — самый старший из присутствующих в высоком чине. Выдвинули самого верного мне аристократа, князя Щербатова Юрия Андреевича. Старого, почтенного вельможу, не замеченного в интригах, известного своей честностью. Поднялся он на трибуну, поправил мундир.

— Прошу простить, — произнес он тихо, но уверенно. — Я уже не князь. Волей Государя я теперь простой гражданин. Но служить России готов в любом звании. Раз уж выбрали председателем, то давайте начинать.

Щербатов, уже просто Юрий Андреевич, тяжело вздохнул, оглядел зал, огладил короткую белую, как лунь, бороду.

— Объявляю первое заседание Земского Собрания открытым! — Голос его прозвучал весомо. — Предлагаю…

Я не стал слушать, что он предлагает — дальше будут процедурные вопросы. Счетная комиссия и прочее. Мое дело здесь было сделано. Теперь начнется большая игра.

* * *

Вернулся в кабинет во дворце. Достал лист бумаги, перо. Нужно было набросать схему. Понять, кто есть кто в этом новом зверинце. Начертил круг — Земское Собрание. Внутри — секторы. Фракции.

Самая, пожалуй, заметная и крикливая — бывшая дворянская. Хотя теперь и они, как Щербатов, кто отказался от титула, кто просто смирился. Но суть их осталась. Они потеряли главное