ОПЯТА (роман-зеркало для массового чтения) - Алексей Константинович Смирнов

- Принять меры? - полковник Мувин полез за блокнотом.

- Ни боже мой! - вскричали остальные. Особенно вопил и топал Артур Амбигуус-младший - совсем, как в детстве, когда папа по каким-то причинам вдруг прекращал читать ему обещанную за кашей сказку. Так и сейчас: он ждал лишь продолжения рассказа.

- Я понимаю, - произнес Мувин, сочувственно глядя на измотанное общество.

- Мало того, что он опозорил меня в глазах обслуживающего персонала - увы, хорошо и давно мне знакомого, - продолжил старший Артур. - Плевать на него сто тысяч раз. - Нахамил, попытался обжулить, жаловался на недолив, смял и бросил стаканчик в чужую, пусть и ничейную - не полезла, но не вылезла же - закуску... Он осрамил мое имя в автобусе, где меня вообще знает каждая собака - я столько лет езжу в нем на работу... Водителя занесло от спиртных паров, и он поставил музыку, какой-то "лесоповал". И я вообще раскраснелся... В диспансер я прибыл на корточках, гусиным шагом: мне почему-то казалось, что это хоть и неудобное, но более устойчивое положение... Вошел в вестибюль, и меня, - Амбигуус начинал путать себя с двойником, и кое-кто подумал, уж не возводится ли на копию напраслина, - и там меня, - подчеркнул он, - пихнули прямо мокрой половой тряпкой в рыло, потому что подмывали лестницу и все остальное. И сразу же перед глазами этот кошмар, эти плакаты... Зеленый орел, выклевывающий печень посиневшему от суррогатов Прометею с атрофированными мышцами. Клюет давно, потому что у Прометея - цирроз, и печень как каменная... тверже скалы, к которой Прометей прикован. Орел уже клюв расплющил и гадает, кого же в итоге наказали жестокие олимпийцы. "Водка - страшный яд!" - такой транспарант предстает его круглым очам. Он пытается встать и обрушивается прямехонько в объятия к моему пациенту, которого я лечил полтора года и уже вылечил, он явился на заключительную, профилактическую беседу и ждал меня с нетерпением. Но, ощутив меня в объятиях, он моментально заболел старой болезнью. Из чувства нетрезвой мужской солидарности он уложил меня на банкеточку, калачом, а сам написал три неприличных слова в жалобной книге, обещал повеситься и убежал лечиться... А я ему, вдогонку, про путевку в жизнь... Его доставали из карьера экскаваторным ковшом... было грязно, глинистые почвы, он полз, паскуда... ползти - силы были, а вынули - кончились. В реанимацию его привезли, чего-то выпил в ларьке бытовой химии. Быт ведь у нас химический, - Амбигуус-старший еле сдержал слезу.

- Печальный случай, - полковник не возражал. - Но все же должно было разъясниться? Распад копии, лужа...

- Копия распалась, но очень быстро, как в ресторане (Мувин насторожился), этого никто не заметил, ее смыли мыльной водой с хлоркой. А про меня сказали, что я обоссал банкетку и убежал, хотя это продукт моего разложения - морального, как потом выяснилось - просочился на пол, банкетка была мягкая, не кожей обитая... Не кожей единой живем...

Гастрыч нашел чипсы и жрал их самозабвенно.

- Никогда, ни в каком важном деле нельзя доверяться чужаку, - наставительно молвил он, перекрикивая бодрые хруст и хряп. - Вот и мы с мальцом не доверились.

- Это о первом деле? - встрепенулся нарколог. - Сынуля, неужели ты не побрезговал после него? я зуб даю, что первым он тебя не пустил.

И тут же лишился зуба, который Гастрыч мастерски выбил ему вместе с соседним. Было почти не больно и без крови, разве чуть-чуть. Но к виду, запаху и вкусу крови с дерьмом здешняя публика давно привыкла, еще даже не ликвидировав Давно.

- А чего ему брезговать? - удивился Гастрыч. - Гон... простите, гражданин начальник, презервативы я делаю сам, из маслят. При специально обработанной шкурке, спрессованной, да с брусничным листом... я вам пришлю. Пантокрином обработанные. Соком, значит, молодых рожек...

- Чьих? - холодея, спросил полковник.

- Натуральный препарат, - успокоил его нарколог. - Оленьего производства, повышает звероящерную потенцию.

- Заходим в нашу самую первую квартирку, - продолжил Гастрыч, - и что же видим? Наш заказчик, оказывается, просто хотел, чтобы бы мы за его супругой следили и ему докладывали. А сам переоделся в ее белье, расстелил постель и ждет кого-то с рюмочкой ликера в руке. Ему только и нужно было, чтобы она где подальше каталась, - расширив глаза, втолковывал Гастрыч. - Ну, а крики были самые натуральные! Мы трудились поочередно и по очереди снимали из окна для сыскной достоверности и преданности розыскному делу. Да вы их видели, эти снимки. Когда он доел белье, мы ушли...

Артур Амбигуус старшего поколения мрачно молчал - тем более, что вдруг вспомнил про обезглавленных спутников жизни и трудовой деятельности.

- Про твои подвиги я слышать не хочу, - он так и заявил своему сынуле, распоясавшемуся вконец.

- Да Гастрыч, почитай, едва ли не все рассказал, - смутился тот. - Можно еще про экзамен... все же успехи, чествование...

- Вы и профессора повидали, замечательный сосед? - отец поставил локти на стол.

- Не имел удовольствия, - искренне сознался тот.

Слушая весь этот ужас, Мувин имел вид весьма и глубоко подавленный.

- Рассвет уже на носу, - буркнул он. Позвонив куда-то, он добавил: - Посторонних отпечатков не найдено, все свои.

И, оставив сержанта как доброе напоминание о себе, полковник покинул подозреваемых. Он все же позволил себе выразить упрек в полном уничтожении своего аппетита.

- Они ж дублируются, - крикнул ему в спину студент, имея в виду отпечатки. - И даже неповторимые ушные завитки - тоже... Между прочим, - продолжил он, когда Мувина выпроводили, - дублер мне помог в ином... Он, папа, помог мне наладить отношения с моей первой любовью. Вернее, разладить их.

- У тебя была первая любовь? - изумился отец. - До чего же ты скрытен, сынок.

- У всех бывает первая любовь, - заметил Гастрыч, зачем-то поглаживая нож.

- И в чем же тебе помогли? - Амбигуус-старший взялся за блюдечко.

- Она заявила, что я импотент, - и Артур вытаращил глаза. - Я построил специальную копию, на десять семяизвержений. Она заявила, что нуждается в одиннадцати с половиной, а потому нам придется расстаться...

46. Палл-Малл

Поздним утром, когда все выспались, а сержант уже бродил, наподобие есенинского сторожа с мертвой, чтоб намертво, колотушкой, выяснилось, что