Сирийский рубеж 2 - Михаил Дорин

действий, тем чаще замечали удары артиллерии. Горизонт просматривался хуже из-за дыма и пыли. Ощущение такое, что на нас вот-вот двинется эта «пыльная буря».

В эфире по-прежнему бардак, а ведь парню там может уже и нельзя ничем помочь.

Внизу видны отдельные позиции и перемещения сирийцев. Кто-то на танках идёт колонной в направлении Идлиба. Кому-то уже предписано занимать позиции и господствующие высоты. Видны несколько флагов Сирии, а некоторые из солдат радостно нам машут.

Но нам бы увидеть место падения самолёта.

— 10-й, выходи вперёд, — дал я команду Рубену на перестроение.

— Понял. Пока тоже ничегооо! — ответил мне Хачатрян и резко ушёл в сторону.

Будто на медленной перемотке вперёд я заметил, как справа что-то полыхнуло. Огненный сполох сорвался с ближайшей сопки.

Уводя влево вертолёт, я только и успел услышать громкое «свои» в эфире.

— Ещё залп! Твою мать! — продолжал возмущаться в эфире Рубен.

Наш вертолёт был у самой земли. Надо выводить, а выстрелы всё продолжались. Склоны горного хребта очень близко.

— От… ворот, — с трудом проговорил я.

Ми-8 неохотно пошёл отворачивать. Словно конь, которому нужно было идти другой дорогой, вертолёт встрепенулся. Но сразу не получилось отвернуть.

Ещё больше перекладываю вертолёт вправо…

— Вух! — услышал я громкий выдох Виктора.

В последний момент я успел отвернуть Ми-8 от скалы и пролететь над очередной сопкой.

— 202-й, 202-й! Вы в зоне поражения нашей артиллерии! — в эфире прозвучал голос сирийца, пытавшегося с нами говорить на русском.

— Так прекратите огонь, — не выдержал я, сбалансировав вертолёт.

Согласование на невероятном уровне!

Стрельба с земли прекратилась.

— Грады работали, — сказал Кеша, смахивая с лица пот.

Бортовой техник Виктор и вовсе замер на месте. Для него такие манёвры в новинку.

— 202-й, ответь 342-му, — запросил меня в эфир кто-то из сирийцев.

Голос был грубый, а русский язык явно человек знал плохо. Сильный акцент у него.

— Ответил, 342-й.

— 202-й, наблюдал падение «грача» в районе Сленфа. Купола не видел.

Значит, нужно искать сгоревший Су-25. Не думал, что эти самолёты столь быстро появятся у сирийцев.

— Понял. Работаем, — ответил я, продолжая следовать вдоль Джебель-Ансария.

Не помню, чтобы где-то поблизости был такой город или какой-то другой населённый пункт.

Вся надежда была на Кешу, который уже начал смотреть в карту. Но нужный район было не так просто найти. В итоге карта начала превращаться в скатерть, а затем и в огромное полотно из Эрмитажа. На глазах кабина заполнялась разворотами карты.

— Иннокентий, давай… убирай… скатерть-самобранку, — отталкивал я от себя края карты.

— Нашёл! Нам надо держать курс 10, а далее через хребет перемахнём, — обнаружил искомый район Петров.

Через минуту на горизонте показался чёрный дым. Он тянулся с восточного склона хребта, так что нам и правда пришлось его перелетать.

На такой жаре Ми-8 не так уж и легко преодолевал каждую сотню метров высоты. Достигнув отметки в 1200, у нас получилось пройти над хребтом и обнаружить место падения.

Сгоревший Су-25 дымил у подножия хребта, отбрасывая тёмные клубы. Узнать обломки «грача» было нетрудно. Киль свои очертания сохранил, а одну из консолей крыла отбросило в сторону.

Купола не видно.

— 10-й, вижу слева обломки. Готовь площадку, — дал я команду Хачатряну, и пара Ми-24 начала нас обгонять.

Пока мы крутились в вираже, рядом со сгоревшим Су-25 «вращались» наши «шмели», как на карусели. Но ни одного пуска они не выполнили. Рубен только прошёл над местом падения и дал очередь недалеко от Су-25. Тем самым проверяя, нет ли на предполагаемом месте посадки мин.

Для Афганистана такие проверки были характерны, но здесь Сирия и всё немного по-другому.

— Площадка готова.

— Понял. Осматриваемся, — ответил я Хачатряну.

Мы выполнили ещё один вираж над обломками Су-25. Пока никаких следов. Лютиков постоянно выглядывал вместе с товарищами, чтобы найти следы.

— Саныч, давай сядем. Вдруг остался… не вышел, короче, — предположил Лютиков.

— Не думаю. Я слышал фразу про катапультирование.

Но куполов никто не видел. Времени, чтобы найти сбитого лётчика не так уж и много. Топлива мало.

— Выше поднимемся, — сказал я, начиная набирать высоту по спирали.

Рубена и его ведомого я отправил осмотреть часть хребта с севера на юг. Пока не хочется верить в то, что лётчик мог «остаться» в кабине.

Выполнили один проход над частью хребта, где мог быть лётчик. Повторили пролёт, а потом прошли в другом направлении. И с каждой минутой надежда таяла.

— Командир, не бывает чудес. Ни строп, ни куполов, — сказал Кеша, наклоняясь к топливомеру.

И керосина у нас осталось крайне мало. У «шмелей» и того меньше. До Хамы мы уже не долетим.

— Сядем на площадке в Хабите, как и планировали после окончания десантирования.

— Саныч, я… ладно, командир. Будем искать, — согласился Кеша.

Если честно, то я и сам начал сомневаться. Пускай мы не знаем этого парня, но спасти его мы обязаны. Как минимум сделать всё возможное и чуть-чуть невозможное.

И тут я увидел что-то похожее на смятый купол. Только не в самом обычном месте.

— Слева наблюдаю. На дне ущелья, — доложил я в эфир.

Оранжевый купол и правда лежал будто в глубине хребта. Совсем небольшая площадка находилась среди скал. Одна часть была отвесная, а вторая, будто срезанная под углом.

Правильным бы было высадить группу и, чтобы они уже дотащили сбитого лётчика к вертолёту. Но у нас топливо так закончится.

— 202-й, я 10-й. У меня маловато «лимонада». Надо быстрее решать, — доложил об остатке топлива Хачатрян.

— 202-й, у 11-го аналогично. Минут на пять ещё.

Вызывать ещё один экипаж — тоже не самый быстрый вариант.

— Работаем пять минут. Захожу на посадку, — сказал я в эфир, и резко развернул вертолёт, чтобы зайти со стороны менее крутого склона.

— Командир, да тут самый настоящий колодец, — запереживал Виктор, чуть сильнее схватившись за свою сидушку.

Переживать начал и Кеша.

— Сан Саныч, а мы как туда сядем?

— На вертолёте, Иннокентий. Витя, кидай дымовуху, — дал я команду.

Бортач сбросил дымовую шашку, чтобы определить ветер.

Мы выполнили проход над ущельем. Шашка уже задымилась, а дым от неё начал подниматься вертикально.

— Штиль. Садимся, — ответил я и стал гасить скорость.

Вертолёт начал замедляться. Скорость 80 на приборе, но до посадки ещё