Духи Минска - Екатерина Стрингель

Но я ему сказала, что ты еще соплячка, которая ничего не понимает в жизни. Выберешь сейчас себе бесполезное занятие, отучишься, а потом всю жизнь будешь работать в общепите, унося со столов грязные тарелки, чтобы заработать хоть какую‐то копейку.

Настя сжала кулаки и еле сдержалась, чтобы не запустить в тетю электрическим чайником.

«Настя, спокойствие, только спокойствие. Надо просто немного потерпеть. Она ведь не со зла, да? Просто такой человек», – успокаивала она себя.

Пока чайник закипал, Настя разложила пирожные по тарелкам. Тетя засыпала себе в кружку две ложки сахара, перемешала. Немного поколебавшись, зачерпнула в сахарнице третью и добавила в чай.

– Диетолог говорит, что мне нужно есть поменьше сахара, но я ничего не могу с собой поделать, – виновато улыбнулась тетя. – Сладости – это моя единственная радость в жизни.

Она взяла корзиночку с кремом и с аппетитом откусила большой кусок. Настя аккуратно взяла крем чайной ложкой и тоже отправила к себе в рот. Тело все еще знобило, было тяжело дышать из-за заложенного носа, но температура упала.

– Ну так что, какая помощь тебе нужна? Насчет квартиры? – Тетя выпрямилась, голос стал более официальный, как на работе.

– Да, насчет квартиры. – Настя старалась не смотреть тете в глаза, сосредоточилась на чае. – Сегодня ко мне приходили из жилищного фонда: заполняли какие‐то бумаги, фотографировали. Готовятся сделать квартиру арендной и сказали, мол, не факт, что я смогу тут остаться жить. Но это все, что у меня есть, мне некуда податься.

– Бедная девочка. И много они выставили за приватизацию? – тетя подперла подбородок рукой и заговорила притворно сочувственным голосом.

– Двадцать тысяч долларов. Первый взнос нужно выплатить в ближайшее время, две тысячи долларов, – почти шепотом выдавила Настя.

– А ведь я еще пятнадцать лет назад говорила твоим родителям, что нужно приватизировать квартиру, пока можно. Они тогда отнекивались – не до этого было. А теперь вот все свалилось на бедную девочку. Но ничего, я тебе помогу – близкие же люди. Твоя мама была мне хоть и сводной сестрой, но я любила ее как родную.

– Вы правда поможете мне? – У нее загорелись глаза.

– Конечно, Настенька! – Тетя погладила Настю по плечу. – Я дам тебе две тысячи долларов взаймы: отдашь, когда встанешь на ноги. Но ты же понимаешь, в каком нестабильном мире мы живем? Мало ли что случится – не хотелось бы, чтобы эта квартира досталась государству. Ты ведь совсем одна: если что‐то произойдет, кто о ней позаботится? – Тетя сложила руки на груди и выдавила из себя скупую слезу. – Поэтому давай, когда ты будешь приватизировать квартиру, впишешь меня как совладельца, а? Мне твоя квартира даром не нужна, она будет только твоей, но, если вдруг что, я смогу позаботиться о ней.

– Вы предлагаете подарить вам половину квартиры? – Она чуть не опрокинула кружку с чаем и обалдело смотрела на тетю.

– Что ты, упаси бог. – Она подпрыгнула на месте и начала креститься. – Не нужна мне твоя квартира. У меня своих три штуки: одна наша и две для сыновей. На кой черт мне еще одна? Я это делаю ради твоего же блага, чтобы она не попала в чужие руки. Вот встретишь какого‐нибудь козла, он влюбит тебя в себя, облапошит и приберет квартиру к своим копытам. Заставит продать ее и переехать в какую‐нибудь глушь, а потом бросит тебя, и останешься у разбитого корыта. А так совладельцем буду я и не позволю тебе лишиться квартиры. Мимо меня ни один упырь не прошмыгнет. Я его… – Она сделала жест, как будто кого‐то душит.

«Звучит логично. Я ведь совсем одна, вдруг меня и вправду решит кто‐нибудь обмануть? К тому же, если сейчас ничего не предпринять, я останусь на улице или придется снимать за большие деньги другую квартиру, однушку с бабушкиным ремонтом. А так я останусь жить тут, все будет как прежде, просто по документам будет числиться еще один человек. Это ведь всего лишь бумажка», – размышляла Настя.

– Ладно, я согласна.

Тетя радостно хрюкнула, чуть не подавившись пирожным. Губы в крошке и креме растянулись в довольной улыбке.

– По рукам. – Тетя протянула Насте руку с короткими пухлыми пальцами. В безымянный сильно впилось золотое кольцо без шансов выбраться из плена кожи. – Когда поедешь оформлять все документы и вносить первый взнос, я поеду с тобой. Проконтролирую все, чтобы тебя, наивную, не надурили нигде, а то они могут. В этом жилищном фонде сидят такие ушлые бабы, что просто жуть. Я на общении с ними уже собаку съела.

«Не подавилась? Бедная собака».

– Да, очень неприятные люди. Не хотела бы я с ними общаться часто, – подтвердила Настя вслух.

– Вот именно. – Тетя подскочила со стула и пошла в сторону выхода. – Так, ладно, Настенька, мне пора бежать, в среду мы едем с тобой оформлять все документы. Я тебе вышлю список бумажек, которые нужно взять с собой. Давай, моя хорошая, поправляйся.

Тетя помахала рукой и скрылась за дверями лифта. Внутри нарастало возмущение, все Настино нутро сопротивлялось и кричало: «Что ты делаешь? Это обман! Не делай так! Должен быть другой способ!»

У Насти было всего одно желание – чтобы перестало болеть горло и все это прекратилось. Она выпила еще порцию таблеток и пошла в комнату.

Настя лежала и смотрела на потолок с изображением космоса. Было настолько плохо, что хотелось кричать. Родителей больше нет – некому помочь и подсказать ей, что делать, квартиру теперь придется делить с противной теткой.

Помочь призраку тоже не получилось. Последняя надежда найти сестру Паши похоронена вместе с жертвами бомбардировки. Да еще и Игорь оказался мало того, что козлом, так еще и сыном Раисы Георгиевны. Что может быть хуже? Жизнь казалась чередой непрерывных страданий, ведущих в никуда. Никогда еще Настя не ощущала себя настолько одинокой и беспомощной.

Хотелось просто взять и прекратить все это. Она встала с постели, пошла к окну и раскрыла его настежь. Настю обдало вечерней прохладой и запахом сигарет, которые кто‐то курил под подъездом. Над домом поднимался малиновый закат, переходящий сначала в желтое, а потом синее небо.

С высоты третьего этажа хорошо было видно все, что происходит на земле. Было недостаточно высоко для того, чтобы нанести себе непоправимый ущерб и закончить свое существование. Она смотрела на проходящих внизу людей, на припаркованные машины и представляла, что было бы, решись она на непоправимое.

«Допустим, я выпрыгну. А что будет дальше? Могу просто остаться инвалидом на всю оставшуюся жизнь, быть прикованной к коляске или кровати. Ходить под