Княгиня Евдокия 5 - Юлия Викторовна Меллер

— Мой дельтаплан… — начал отвечать Юрий Васильевич и дыхание Евдокии сбилось. Она никак не ожидала, что князь воспользуется греческим языком и назовёт дельтаплан «дельтапланом».*

— Ах, ах, — заквохтали окружающие, не дав услышать объяснения князя.

— Ко-о-наз, а наверху есть, чем дышать? — не унималась всё та же дама. — А если бы Всевышний поразил тебя молнией? — не дав ему ответить, она задала новый вопрос, делая вид, что испугалась.

Евдокия отошла подальше, учуяв резкий неприятный запах. Он исходил от некоторых молодых женщин. Она слышала, что модницы ополаскивают волосы мочой «львов», которую им доставляли из Эфиопии, Ливии и даже Карфагена*. И каково же было её удивление, когда она своими глазами увидела, как пара вельмож с наслаждением вдыхали вышибающий слезу аромат.

Боярышня встала у стола, и отщипывая кусочки от большого пирога, наблюдала за возбужденной полётом знатью, забрасывающей князя вопросами. Больше всех старалась жеманничающая дама, но стоявший рядом с ней звездочёт придавал её вопросам больше смысла, и беседа получалась интересной.

А ещё Евдокия обратила внимание, что оставшийся у входа дон Игнасио, почему-то смотрел на неё. Он даже изобразил улыбку, когда увидел, что она смотрит в его сторону. Евдокия едва заметно склонила голову в приветствии и поспешила отвернуться. Она неуверенно чувствовала себя рядом с этим человеком. У слуг узнала, что он приехал незадолго до их посольства и сам он подданный португальского короля Афонсу. Казалось бы, это должно было расположить её: король Афонсу был торговым партнером Ивану Васильевичу. Он продолжал добывать золото где-то на территории Африки и обменивал его на московские товары. По словам знакомых португальцев, Папа Римский претендовал на это золото, надеясь организовать новый крестовый поход, но Афонсу дал ему крохи, сославшись на войну, которую он собрался вести с мужем Изабеллы Фердинандом*.

Евдокия почти поймала мысль за хвостик, что Папа мог сильно обидеться за уплывшее из рук золото не только на короля Португалии, но и на московского царя. Ей не давали покоя слова служанки о том, что угрюмый и молчаливый слуга дона Игнасия подарил одной из девушек за жаркие ночи московскую игрушку. Ту самую, что когда-то начали делать в Доронино. И теперь Дуне казалось, что дон Игнасио соврал о том, откуда он приехал и может он никакой не португалец. Они тут редкие гости и его некому разоблачить.

— Прошу всех к столу, — позвал князь, — чем богаты, тем и рады.

Дуне пришлось посторониться, чтобы оголодавшие гости не затоптали её. Она с грустью подумала, что свидание превратилось в чёрте что, и стала протискиваться к выходу.

Выйдя на площадку, огляделась. Дракулу от дельтаплана отогнали, и он крутился подле второго буера, намереваясь вновь попробовать скатиться. Он напирал на то, что поединок остался незавершённым.

Царевич с Еленой стояли в стороне и над чем-то смеялись. Евдокия улыбнулась, видя их веселье. К собственному огорчению, она почувствовала, что, отдалившись от жаровни, ей стало зябко и у неё промокли ноги. Она посмотрела на подошвы сапожков и вынуждена была признать, что они размякли. Не надо было ей жаться к теплу, и налипший снег не растаял бы…

Ей стало обидно за свою обувь — она у неё была экспериментальной. Её спрессовали из смешанных с клеем опилок, и до того, как она не промокла, всё было хорошо. Дуня понимала, что нужна резина, но с выжиманием сока из одуванчиков и бересклета у неё не задалось. В это производство надо было вкладываться, чтобы получить заметный эффект, но строительство слободки забирало все доходы.

— Кузьма, — подозвала она Балашёва, — возвращаемся в замок. Погуляли и хватит.

— Вот и ладно, боярышня, — обрадовался он. — Дело к вечеру, холодает. Князя звать?

— Не надо. У Юрия Васильевича сейчас свои заботы, — она оглянулась на шатер, откуда доносился женский смех. — А я что-то замерзла, не дай бог заболею… не хотелось бы.

— Тогда поспешим, Евдокия Вячеславна!

Но тихо уехать не получилось. Царевич подошёл, расспросил и сказал, что дядя Юрий расстроится:

— Дунь, он же всё это устроил для тебя, — укорил её Иван Иваныч.

— Я знаю и очень это ценю. Юрий Васильевич подарил мне замечательный день, который я бережно сохраню в своей памяти. Но надеюсь, что не последний, — светло улыбнулась Евдокия, с нежностью подумав о князе.

А князь в это время вертелся как уж на сковороде, окруженный придворными Стефана, отвечая на вопросы и желая только одного — последовать за Евдокией.

Примечания:

Церковь о звездочётах* — Преподобный Максим Грек: "…Нет, я никогда не соглашусь с этим богомерзким учением безумных звездочётцев, лишающим меня свободы воли! "

Блаженный Августин: "… они стараются устранить в нас побуждение молиться, и в худых, заслуживающих справедливейшего порицания делах, с нечестивою извращенностью располагают обвинять скорее Бога, творца звёзд, чем человека-преступника".

…калечить друг друга или оскопят*… — Дуня говорила об этом, зная, что именно сомнения дали пищу для зарождения сект скопцов и тюкальщиков (раздробление костей молоточком, чтобы мученик добрался до Бога)

Дельтаплан* — форма паруса схожа с греческой буквой дельта, а «планом» обозначалась плоскость.

…мочу привозили даже из Карфагена* — город сравняли с землей до нашей эры, но образованные дамы не заметили этого.

Афонсу собрался вести войну с мужем Изабеллы Фердинандом* — В Европе короли так же, как Иван Васильевич, собирали земли под свою руку. Португалец Афонсу хотел добавить в своё королевство Кастилию. Изабелла с Фердинандом занимались тем же (сбором земель под свою руку) и были в шоке, что кто-то позарился на их территорию. Так образовывалась Испания, которую мы знаем )

Глава 18

— А ты любишь князя? — шёпотом спросила Елена у Евдокии, когда та уложила её спать.

— Не знаю, — боярышня устало пожала плечами и присела на край кровати. День выдался сумбурным.

— Как так? Я вот сильно-сильно люблю Ванечку! — восторженно призналась девочка. — Он такой красивый и добрый.

— Красивого и доброго приятно любить, — легко согласилась боярышня и словно наяву увидела своего прихрамывающего князя. Его полёт мог окончиться увечьем. — А если царевичу поранят лицо и он станет уродцем, ты будешь любить его? — спросила девочку Евдокия и скорчила жуткую гримасу.

— Э-э, думаю, что буду, — растерялась Елена, смотря на подругу, и попросила: — Фу, не делай так!

— А если он, превратившись из красавца в изувеченного человека, станет переживать, злиться на всех, говорить гадости и отталкивать тебя? Будешь ли любить такого? — вновь удивила своим вопросом девочку Евдокия.

Елена