Воин-Врач VII - Олег Дмитриев

Когда затихли тревожные перешёптывания и голоса, наших и гостей, Лума́й проговорил:

— Мы с первыми людьми этих земель, лесов и рек послушали тебя, Всеслав. Мы посмотрели на спасённого тобой ребёнка нашей крови. Мы видели, как ты говоришь с Высшими. Не так, как наши. Без песен, священного танца, без тайных напитков и заедок. Ты говоришь с Ними как равный с равными. Мурома, меря, мокша и мещёра готовы назвать тебя старшим в роду́ и отойти под твою руку.

И склонил голову. От чего и старый волк на ней пригнулся, уставившись на нас с князем. И, кажется, подмигнул одним из прозрачно-желтоватых камней в пустых глазницах хищной седой морды.

— Рано шкуру делим, как у нас говорят, — уже вполне обычным, человеческим голосом ответил великий князь. — Вот отступит совсем лихоманка та от чада вашей крови, по малолетству и имени ещё не получившего, тогда и будет о чём разговаривать. Если будет с кем. Я мог бы, конечно, сейчас по рукам с вами ударить. А потом помереть нечаянно, оставив вас на волю сыно́в да друзей моих. Да только мало чести в том. Нехорошо это. Не люблю я так. И не буду.

Старики поговорили ещё чуть-чуть промеж собой.

— Я предлагаю пока просто дружбу и доброе соседство. А уж если Высшим будет угодно сохранить жизнь и мне, и правнуку уважаемого Пурги́, тогда и родство завяжется. Кровное, — Всеслав почесал зудевшее левое предплечье. Я подумал, что лучше бы зуд был вызван усиленной работой фагоцитов, ростом числа антител и борьбой иммунной системы. Чем всасывающимся в кровь формальдегидом и начинавшимся сепсисом. Вот уж не ко времени пришлось бы.

— Рысь, вели столы́ накрыть. Здесь, в устье Талой реки, нашла Русь друзей верных, мещёру, мурому, мерян да мокшан. Праздновать станем. А все что ни на есть лихоманки в окру́ге пусть удавятся от злости и зависти!

Гнат был хорош не только на ратном поле или в делах тайных, но смертоносных. Пожалуй, живи он своим домом, а не княжьим, там ни дня не проходило без пирушки. Не подвёл воевода и теперь: расстилались на оттаявшей земле нарядные половики поверх серого войлока, постеленного прямо на снег, вставали на них блюда, миски и горшки, от части из которых шёл сытный мясной дух. Найдя в одном из сосудов, по за́паху судя, крепкую куриную уху, великий князь ткнул пальцем Лума́ю:

— Переведи, старче, бабе: малышу первое время ничего твёрдого нельзя давать. Горячего тоже. Прежде, чем кормить, глядит пусть, а лучше локтём щупает или запястьем, эдак вот, — показал примерно Всеслав, сверяясь с моей памятью. — Первую седмицу и вовсе одну жижу, без гущи, куриную вон, или с лесной да озёрной птицы. Молока, простокваши можно, но без творогу чтоб! После на кашку переходить, только зерно вовсе в муку́ перетирать, чтоб ничем горлышко не царапать.

Лума́й переводил, не сводя единственного глаза с Чародея из далёких земель, что говорил о чужом ребёнке, как о родном сыне. Внучка Пурги даже платок на затылок сбила, освободив уши и переводя глаза с соседского старейшины на жуткого незнакомца. Который спас её сыночка-первенца. Почему-то она в этом ничуть не сомневалась.

За столами, а точнее сидя на полу, скрестив ноги, говорили степенно и неторопливо, как и пристало вождям и начальным людям. О погодах осенью и об эту пору. О видах на урожай. О взаимоотношениях с соседями и планах на будущее. Уже общих планах. Рука княжья зудела, отвлекая, но он умел сосредотачиваться. И старое дедово присловье «помирать собрался, а хлеб сей!» помнил крепко.

Гостям постелили в штабном шатре. Лумай перед тем, как отойти ко сну, вышел со Стёпкой проверить, как устроились их воины на ночлег. Пурга и Эрекай к тому времени уже ни ходить, ни общаться не могли — всеславовка с устатку, пусть и под богатую закуску, кого хочешь уговорит.

Малыш утром чувствовал себя вполне сносно. По сравнению со вчерашним днём, так и вовсе небывало хорошо. Мать не выпускала его из рук, не позволяя ни кричать, ни делать резких движений, ни ковырять пальцами шов на горле. Который, надо полагать, чесался нещадно, как и Всеславова рука, мешавшая спать, как туча комаров, напущенная в палатку возле речки. Я, бывало, любил выбраться на рыбалку так, налегке: придёшь, разобьёшь на мысу брезентовый шатёрчик, посидишь с удочкой, ушицы наваришь… Лепота! И только мелкие кровососы, если забудешь опустить по́лог, всю ночь будут мешать. И пара-тройка негодяев непременно останется, даже если перед сном помахать в палатке пучком дымящейся травы или головнёй с костра.

Выручил уставшую до чёрных кругов под глазами мерянку Рысь. Он выудил откуда-то фигурку конного ратника, одну из новинок, едва появившуюся на наших и союзных торгах: гордый всадник восседал на приземистом пони. Герб на щите, знакомая борода и детали одежды позволяли с уверенностью опознать в деревянном кавалеристе Малкольма, короля Альбы. Никогда не видевший такого дива мальчонка затих. Как и его мать, и её дед с друзьями.

Пока я осматривал малыша, Всеслав рассказывал через Лумая историю-побасенку о том, как помогли наказать злодея по имени Вильгельм своим далёким друзьям русские воины. Наши, слушая сказку, кивали в одних и тех же местах. Гости слушали, затаив дыхание. По лицам старейшин можно было предположить, что от вчерашнего предложения они отказываться не надумали. Скорее, наоборот.

— Ангелы? — голосом, не менее сиплым, чем у Эрекая, переспросил серый муромский волк.

— Светлые души праведников и великих воинов прошлого, — как смог, пояснил Чародей.

Лумай произнёс какое-то слово, в ответ на которое почтительно покивали седыми головами старые лис и медведь.

Нет, определённо, экология в эту эпоху была не в пример лучше той, из двадцатого и двадцать первого веков. Горло мальчика подживало практически на глазах, что снаружи, что изнутри. Но от привычной техники я решил не отходить, смешал отвар с настоем, не забывая проговаривать вслух матери, что делал и в каких пропорциях соединял ингредиенты. Ромашку, хвою и шалфей они прекрасно знали, хоть и называли по-своему. Промывание миндалин из большого шприца с длинным глиняным носиком малыш предсказуемо воспринял безо всякого энтузиазма, но маму слушался. А они с прадедом ши́кали ему в оба уха, призывая вести себя с великим князем уважительно и фамилию не срамить.

— Скоро? — спросил Рысь хмуро, когда старики вышли на воздух, раздать указания своим воинам и охотникам.

— Чего скоро? — переспросил Всеслав, пока я слушал наш