Воин-Врач VII - Олег Дмитриев

не угоняли дальше в степи верховые отряды неуловимых степняков. А позавчера упал один из высоких минаретов. Отзвучали напевы-вопли муэдзина, начал расходиться после намаза народ. И в это самое время среди ясного неба раздался оглушительный грохот. И высоченная колонна с куполом, одна из тех, что были красой и гордостью Булгара, возведённых ещё при прошлом правителе и, как обещали строители, способных дождаться конца света, завалилась и рухнула. На Восток. Будто с Запада кто-то ударил по ней незримой, но невероятно сильной рукой.

По городу давно ползли слухи о том, что Гасан Абд Ар'рахман ибн Исхак прогневал Всевышнего. Что нарушать слово правоверного, пусть и данное иноверцу — постыдно. Люди вполголоса читали суры Корана, где говорилось об этом. Говоря аллегорически, южный и западный ветра́ давно начали раскачивать стойки Гасановой юрты. Оставалось доиграть пьесу так, как мы планировали.

Утром вышли на Волгу. И там выяснилось, что по Днепру и Оке мы если не на карачках ползли, то максимум — трусцой бежали, не торопясь.

Буераки набрали такую скорость под ровным сильным северо-западным ветром, что Кондратовы начали опасливо покрикивать с задних саночек. Но слышно их было плохо. Мешал свист и вой ледяного воздуха, который мчался нам навстречу быстрее самого резвого скакуна. Глаза не слезились только потому, что за время вынужденного простоя на Талой плотники наделали берестяных личин, масок, что закрывали лица от меховой опушки ша́пок до воротников шуб. Мастера ещё опасались, что на скорости эти намордники просто примёрзнут к коже, но оказалось, что белые ленты доброй берёзовой коры наоборот сохраняли тепло дыхания, и в них было гораздо проще и удобнее. А на месте глаз были наколоты разогретым в огне шилом точечки- отверстия. Я вспомнил, что видел подобные конструктивные решения в каком-то музее, не то краеведческом, не то этнографическом. Северные племена носили такие «дырявые очки», спасая глаза от «снежной слепоты». Яркие солнечные лучи, отражаясь от белоснежного покрова, жгли сетчатку не хуже вспышек сварочного аппарата. Были там ещё окуляры, в которых кора была наклеена на оправу узкими полосками, получались очки со щёлками, вроде жалюзи. Но и наши, перфорированные, работали отлично.

Саночки на окованных узких полозьях, сменивших широкие лыжные, подбитые камусом, мчали быстрее ветра. Покрикивали на особо ретивых десятники и мастера. Волчья стая летела на Булгар с невообразимой скоростью.

Глаз едва успевал выхватывать справа и слева закопчённые чёрные шесты. И, кажется, фигуры людей, что следили за пролетавшими буераками с восторгом. Не иначе, те самые волонтёры и доброжелатели из местных, о которых предупреждал Ванька. Который нёсся первым, указывая дорогу.

Он, искатавший этот участок Волги больше остальных, здесь, пожалуй, и с закрытыми глазами промчал. Зная о каждом ледяном бугре-торосе, о каждой большой полынье под берегом, о которых не знали мы. И встреча с которыми на такой скорости совершенно точно не оставила бы ни единого шанса на выживание.

Стая долетела до привольного Камского устья уже в потёмках. Вместо шестов-факелов, видимых на открытом пространстве необъятного русла великой реки, попадались белые полотнища, несильно хлопавшие на утихшем ветру. Последний участок проходили без той жуткой невообразимой скорости, что осталась за спиной. На прогоне между Горьким и этой огромной водяной-ледяной пустыней. Свернув за Ваняткиным буером в один из не то больших оврагов, не то в устье какой-то речки, пройдя два поворота, упёрлись в лагерь, где повалили будто бы прямо из сугробов и из-под берегов знакомые лица. Нетопыри первой, основной группы, ушедшей до того, как нас со Всеславом едва Бог не прибрал, помогали друзьям выбираться из креслиц и с лавок, тормошили, разгоняя кровь в затёкших-замёрзших конечностях, подносили туеса, пари́вшие душистым взваром.

Тишина. Тишина висела над ночной зимней безымянной рекой, что несла подо льдом свои воды в Волгу. Время от времени поскрипывал снег, шелестели ткань и войлок по́логов, иногда раздавался глухой деревянный стук, с каким сходились и фиксировались опо́ры шатров-ангаров. Но через полчаса от силы стихло всё. Ни огонька, ни вздоха, ни скрипа. Потягивало дымком и едой, но сейчас ветер гнал запахи прочь от волжского простора. Да, возможно, сторожились мы зря. Да, до намеченной точки булгарского рандеву оставалось сто с лишним вёрст. Но что-то подсказывало Всеславу, что потерять внезапность появления именно сейчас, за день до решающего момента, было бы обиднее всего. Поэтому тишина и светомаскировка. Поэтому сытный ужин, отдых с проверкой доспеха и снаряжения. И долгий сон.

И только дозорным, двум десяткам нетопырей, что обеспечивали безопасность и контролировали подступы к незримому лагерю летучей стаи, было не до него. Семерых булгар притащили они к рассвету к штабному шатру на загривках. Троих живыми. Ещё пято́к не тронули, даже на глаза им не попадались, позволив покружить рядом да и ускакать себе обратно. Заставив балтаваровых воинов, и без того издёрганных и тревожных, гадать, почему из отправленной на разведку чёртовой дюжины вернулись только эти пятеро? Двоих ещё до восхода Солнца запытали до смерти свои же, но так и не нашли ни ответа, ни следов пропавших.

Глава 21

Богам виднее

— Пусти! Пусти, дай я ему ухо отрежу и сожру! — орал Рысь, брызгая слюной, щёлкая зубами и выкатив глаза так, что не мог не обеспокоить меня, как врача. Знай я его чуть похуже.

Гнатка валял дурака искренне и ярко. Тут, пожалуй, и сам старик Станиславский, тот ещё Фома неверующий, дал бы слабину. Не говоря уж о захваченном ночью «языке». При других обстоятельствах его, пожалуй, стало бы даже жаль. Но не при наших. Стая мчала сюда через всю страну не за жалостью к противнику.

Понять — это пожалуйста. Прощать — извините. Не в полной мере, видно, впитались в старую языческую кровь новые христианские парадигмы, оставалось ещё над чем работать отцу Ивану и всем его епархиям. Хотя, зная святейшего и его частично рассекреченный богатый опыт, можно было утверждать со всей уверенностью: этот воспитает-выпестует новых православных пастырей, которые в полном соответствии со Святым Писанием начнут окормлять паству. Среди которой не будет ни агнцов, ни ко́злищ. А будут там русские люди, чтящие Правду и заветы предков, которые не противоречат Христову учению. И рабами им тоже не стать — я сам по этому поводу говорил с патриархом Всея Руси.

Бывший ватажник руянской дружины, в прошлом благородный пират, оказался на редкость интересным собеседником. Даже для меня, изучавшего в институте логику, историю и основы марксизма-ленинизма, будь они неладны. Старец оперировал развёрнутыми цитатами из Иоанна Златоуста,