Воин-Врач VII - Олег Дмитриев

— Помрёшь, чего. Отрава смертельная, кровь чужая с лихоманкой… Когда уже осиротишь-то? — пояснил он недовольно.

— Да пёс его знает, Гнатка, — пожал плечами великий князь. — Навроде как поживу ещё денёк-другой.

— А потом мне чего делать?

— Прикопаешь где-нибудь на бережку повыше, где место красивое. Или спалишь, чтоб землю мёрзлую не ковырять почём зря, — рассеянно ответил Всеслав, наблюдая за тем, как я одной его рукой измерял пятно на другой. Линеек, понятное дело, не было, и вчерашние размеры я отметил насечками на черенке ложки. Это, конечно, не проба Манту, но других вариантов наблюдения у меня не было.

Рысь протяжно вздохнул. Мы со Всеславом тоже, без слов поняв практически всю его невысказанную вслух, но исключительно ругательную реплику.

— Дойдёшь с ребятами до Булгара. Козлу этому, балтавару, копыта коленками назад вывернешь. Порядок учинишь, нанесёшь добро в грубой форме, справедливости навешаешь так, чтоб не унести. И домой. А там хошь монастырь на озере, хошь курей разводи. Или к Ромахе под руку стань. Жить будешь, друже. Жить — дело хорошее.

— Это да, — с тоскливой мечтательностью протянул Рысь. — А у тебя сколько той вероятности, чтоб не под деревцем или под камушком прилечь?

— Так одна, — развёл руками Чародей, — из двух. Либо тут лягу, либо дальше пойду.

Вернувшиеся старейшины порадовали вестями. Всё, уговоренное вчера вечером и нынче утром, передали своим. Это означало, что во-первых, у нас не будет трудностей с продовольствием. Ясно, что в лесу да на реке с голоду не помрёшь, но каждый день стоянки для почти тысячного войска требовал снабжения, которого у нас было точно в расчёт. В тот, в первый, в котором не было и мысли о больных дифтерией детях и неилюзорной возможности продолжать путь дальше без князя-батюшки. И пусть знали об этом пока только те, кто ночевал в штабной палатке, есть от этого меньше остальные не планировали. Как и мы с воеводой не собирались морить верных ратников голодом.

Первые сани с мясом, рыбой и зерном пришли аккурат ко времени, когда кашевары разложили походные костры под берегом. Личному составу было доведено, что начальство совещается с местными правителями, которые вежливо прикатили ночью на лыжах, явив глубокое почтение и уважение. Поэтому и их бросать было бы не по-людски. Кажется, даже почти все поверили.

Основная часть саночек-корабликов пустилась дальше вверх по Оке на следующее утро. Старательно не оглядываясь на великого князя, говорившего напутственные слова необычно хриплым сдавленным голосом. И выглядевшего неважно. И на воеводу, что не сводил с друга детства встревоженного взгляда, стоя рядом в напряжённой позе. Будто готовясь подхватить Чародея, если тот завалится на полуслове. Нетопыри, стрелки́ и мастера гнали и санки-буераки под восторженные крики местных. И собственные мысли о том, что жизни Всеславовой могло что-то угрожать. Они умчались, выполняя приказ, и поднявшаяся метель, наполнявшая их паруса, затянула следы от полозьев на широкой Оке.

Температуру сбивали малиновым и брусничным листом, липовым цветом, мёдом, клюквой и ивовой корой. Да, парацетамолом было бы лучше. Но… Да, его тоже не было. Как и многого другого. Как фабричного производства антибиотиков. Как фабрик для их изготовления. Как лабораторий для разработки и лекарств, и вакцин. Как простой резины, из которой можно было бы сделать нормальные трубки для капельницы. Её, кстати, тоже не было. А обиднее всего было отсутствие уверенности в том, что княжий иммунитет и вся эта древняя как мир поддерживающая терапия совладают с заразой. И понимание того, что все мои познания и навыки в хирургии и травматологии тут были ни к чему совершенно. Приходила на память та маленькая могилка на старом кладбище в Кохме, где лежал мой младший братишка. Навсегда оставшийся пятилетним.

Рысь с чёрным от скорби и злости лицом перестал разговаривать вообще, потому что приличных слов изо рта его не вылетало третьи сутки. Жесты языка Яна Немого, покойника, он пару раз подкреплял затрещинами и пинками, чего, кажется, сроду себе не позволял. Но нетопыри не обижались. Каждый видел, что воевода переживал за князя, как за брата, отца, мать и сына одновременно. И каждый понимал, что раз уж сам Гнат так выглядел и вёл себя, то, выходит, дело серьёзное.

Внучка Пурги утирала пот со лба страшного незнакомца, валявшегося на шкурах, руками, пальцы на которых он сам обвязал ей холстинными лентами с отваром тысячелистника и подорожника, предварительно намазав ногти чем-то душистым. Незадолго до того, как впасть в беспамятство. Она плакала, глядя на чужого вождя, что на её глазах вырвал болезнь из её сына и зачем-то забрал себе. Бросил бы прочь, на снег или в огонь!

Рядом, на тех же шкурах, скакал будто бы на помощь к великому князю, брату и Чародею, король Альбы, Малкольм. Выструганный из дерева в далёком сказочном граде Полоцке. Всадника держали маленькие руки мерянского мальчика, правнука великого Пурги. Держали уверенно.

Глава 20

Вот и все

Помирать доводилось не единожды.

На целине как-то подхватил крупозное воспаление лёгких. Похоже было. А потом ещё дизентерия пристала, тут уж вовсе обидно сделалось. Красавец, отличник, боксёр, почти лучший студент курса — и обделаться до́ смерти? Наверное, только резкое внутреннее отторжение этой перспективы и помогло выздороветь тогда. Меня били неоднократно и безжалостно руками, ногами и ножами, в меня стреляли. Ницше сгрыз бы от зависти все ногти на руках и на ногах. И не только себе. Хотя он и так очень плохо закончил, нам рассказывали, на психиатрии, кажется. Для того, чтобы оборвать во мне жажду жизни в прошлый раз Богам понадобился целый лесовоз неподъёмных дубовых плах и пожар, в котором металл плавился и кипел! И всё это для того, чтоб теперь подохнуть где-то между Рязанью и Муромом из-за того, что на меня чихнул спасённый мальчишка⁈

Хотя мало ли примеров было в истории? Тот немец, к примеру, которого знает каждый, кто спиной мучается, его одноимёнными, а точнее «однофамильными» грыжами Шморля. Он при вскрытии порезался и от заражения крови умер. А ведь много чего сделал, и в гистологии, и эклампсию, кажется, изучал. Или Павлов, Евгений Васильевич, лейб-хирург двора Его Императорского Величества, доктор медицины. Один порез при операции — сепсис, гроб и кладбище. Им, правда, обоим за семьдесят было, кажется. Не то, что великому князю, которому ещё жить да жить.

«Всё ты правильно сделал, Врач, и не думай даже казниться!» — буркнул Всеслав, сидевший рядом в белой рубахе с узорчатым