Французский полтергейст - Василий Анатольевич Криптонов

— Таня, я прошу тебя отнестись к ситуации серьёзно. Ты же помнишь, с первого дня, что я здесь, я всегда, ежедневно, отчаянно атаковал менталку Фёдора Игнатьевича. Учитывая, что я делал это не будучи ментальным магом, мне полагается прижизненный памятник, но Господь с ним, не настаиваю.

— Да, ты постоянно путаешь и озадачиваешь папу, я знаю.

— А ты никогда не задумывалась, зачем я это делаю?

— Ради веселья.

— Как широка и глубока бездна, разделяющая нас, Танюша… Нет, я это всё потому, что папа твой немолод, жизнь его тяжело испытывала, и под этим гнетом он может сдаться, пасть в объятия старости. Его нужно встряхивать. Ему нужен кто-то, кому можно противостоять. Раздражающий элемент. Потому что старость — это покой, погружение в себя, стабильность — всё то, от чего я пытался твоего отца всё это время спасти и… Ну чего ты так скептически на меня смотришь? Ну да, да, весело тоже было. Однако теперь — что это? Он не принимает ни одной подачи. Он уже готов выйти в тираж. А ему даже шестидесяти нет! Далеко нет, причём.

— Да найду я тебе книжку, найду!

— Это всё, что мне требовалось знать.

— Вот, лавка окулиста.

— Ура. Дилемма Эдуардовна, прошу вас.

Магазин оптики в этом мире мало чем отличался от привычных мне. Да и чем он мог отличаться? Оправы на витринах, оправы на стендах, оправы, оправы… А, да: тут были ещё пенсне, лорнеты и монокли. Пока Диль рассматривала оправы, я почему-то смотрел на лорнет на длинной ручке.

— Мне кажется, папа сломался, когда застал нас, — тихо сказала Танька. — Он, наверное, почувствовал себя таким одиноким…

— Это триггер, — согласился я. — Но без предпосылок он бы не сработал.

— Всё из-за меня…

— Да, и ещё из-за меня. А почему бы нам не сходить в театр?

— В театр?

— Ну да. А что? Я лорнет куплю.

— При чём тут лорнет вообще?

— Не знаю. Мне почему-то хочется сидеть в ложе театра и наводить на людей лорнет.

— Это неприлично.

— В том же самый интерес и состоит! Ладно, не буду. Но нам нужно жить культурной жизнью, а не только в постели валяться. Я, заметь, тоже не юноша, меня, соответственно, тоже необходимо держать в тонусе. Я на тебе женюсь в том числе и потому, что вечный пркой сердце вряд ли обрадует. Так что твоя задача — атаковать мою менталку.

— Фр!

— Не фркай в обществе!

— Фр, сказала! Общество всё занято Дилеммой Эдуардовной.

И Татьяна была полностью права. Бойкая веснушчатая дама с замысловатой, но унылой причёской порхала вокруг Диль, нахваливая каждый товар, на какой только падал её взгляд. Диль обращала на неё внимания не больше, чем слон на москита, однако продавщицу это не смущало.

— Да-да, вы совершенно верно смотрите, эта оправа подчеркнёт ваш овал лица, придаст лицу глубину и гармоническую завершённость, а это, о, вы не поверите, но это последний писк парижской моды, дизайнерская оправа, остался единственный экземпляр, действительно, можно рассмотреть варианты попроще, элегантная классика всегда…

— Кошмар, — поделилась Танюха. — Интересно, она и в жизни такая же болтливая…

— Однозначно. Тренировками такого не достигнуть. Врождённый талант.

— Хочу эти, — оборвала Диль щебет продавщицы.

Мы с Танькой подошли к витрине и проследили за пальцем Диль. Она выбрала массивную роговую оправу, самую, должно быть, монструозную в магазине. Такие очки неплохо бы смотрелись на каком-нибудь девяностолетнем старичке, но Диль была непреклонна. Продавщица, сходу не придумав, как похвалить выбор, перегрузилась и невразумительно хрюкнула, однако тут же пришла в себя и достала товар. Диль бережно взяла очки и надела. Подошла к зеркалу, долго созерцала себя, затем повернулась.

— Как вам?

— Да, — сказал я.

Танька поступила ещё лаконичнее с уклоном в лапидарность: она молча кивнула. Наша робость была вполне простительна: и без того обычно строгая Диль, надев очки, превратилась в такую свирепую училку, что ей не хватало лишь указки. Чтобы треснуть ею по столу и заорать на обмочившегося ученика. Куда той Арине Нафанаиловне с её зонтиком, надеюсь, ей сейчас хорошо отдыхается…

Рассчитывалась Диль сама. Моими деньгами, разумеется — я дал ей кошелёк ещё дома. Потому что, как и говорил Фёдор Игнатьевич, компанией мы были странной, труднообъяснимой. И если уж условились, что Диль — прогрессивная подруга Татьяны из столицы, то платить за неё мне было бы странно.

— Оставьте, пожалуйста, ваш адрес, госпожа, — трещала пришедшая в себя продавщица, — и мы пришлём готовые очки уже через месяц!

— Я забираю эти, — холодно сказала Диль.

— Но они же с простыми стёклами!

— Сколько?

Поникшая девушка назвала цену. Диль раскрыла кошелёк.

Примерно в таком же духе прошёл визит в магазин готовой одежды. Диль с каменным выражением лица выбрала несколько брюк, сорочек и пиджаков.

— Это же всё мужское, — робко пытался возразить продавец означенного пола.

Диль достала из кармана мужской кошелёк.

— Ты обладаешь очень подавляющей аурой, — заявила Танька, когда мы вышли. — Люди тебя боятся.

— Спасибо.

— Это не комплимент, вообще-то.

— Тогда спасибо за честность.

— Фр! Ты невыносимая.

— Александр Николаеви-и-ич! — раздался крик.

Я повернул голову и тут же об этом пожалел. С той стороны дороги мне махала руками Полина Лапшина. Не удовлетворившись этим, она бросилась ко мне, презрев опасности. Врезалась в зад пролетающей мимо повозки, на встречной полосе слёту обнялась с перепуганно заржавшей лошадью под задорный перемат натянувшего поводья извозчика. Закончила же горемычная студентка свои подвиги тем, что шлёпнулась в грязь всей Полиной под озадаченное «Ой» Татьяны.

Разумеется, мы помогли ей подняться. Я и Диль. Татьяна была чересчур растеряна, однако пришла в себя, когда увидела плачевное зрелище, которое являла собой Полина.

— Возьмите, пожалуйста, — протянула она платок, которым час назад промокнула слёзы. — Он чистый.

Голос Таньки дрогнул. Неудивительно. Фактически, она повстречалась наяву с героиней любовного романа. Я ведь держал свою невесту в курсе происходящих событий. Потому что очень ответственный человек. Последовательный и надёжный, будто бетонный блок.

Татьяна прекрасно знала, что пару недель назад, когда я пытался что-нибудь наврать родителям окаменевшего Барышникова, а у меня ничего не получалось, в кабинет с воплем: «Это моя вина!» — ворвалась Полина.

Может быть, закричи она «Это я виновата!» — всё сложилось бы иначе. Однако мозг мой работал на повышенных оборотах, пытаясь сгенерировать враньё. Он легко принял подачу и запустил процесс, остановить который было уже невозможно.

— Демьян! — поднялся я, глядя на Полину увесистым взглядом. — Ты всё же решился?

Папа с мамой