Тренировочный День 5 - Виталий Хонихоев

— И… ладно. Лучше уж в палату с озабоченными подростками чем к Вальке в лапы. — говорит Лиля, протягивая Айгуле ее футболку: — так что ты хотела мне объяснить? Чего я не понимаю?

— Чего ты не понимаешь? — Айгуля застегивает спортивный бюстгальтер спереди и проворачивает его застежкой назад, продевает руки, закидывая бретельки на плечо. Смотрит на Лилю. Задумчиво прикусывает губу. Думает о том, что вот такой взгляд как у нее — открытый и задорный, веселый и в то же время наивный — бывает только у детей. Причем у тех детей, которых ценили и хвалили с самого детства. А она… она вдруг вспоминает как давным-давно она с такой радостью ожидала когда дядя Амир приедет на свадьбу сестры матери и приготовит свой знаменитый плов в большом казане, с изюмом и барбарисом, такой сладкий, что его можно было есть вместо торта или конфеты, такой вкусный, что его можно было есть целый день и даже объевшись — все равно хотеть еще немного. Такой ароматный, что на запах приходили все соседи в округе, приходили и затевали неспешные разговоры, садясь прямо на ковер и хваля мастерство дяди Амира, принося с собой гостинцы и раскуривая большой кальян в гостиной… а плов всегда ели с большой фарфоровой тарелки, отделанной золотом и согласно легенде — когда-то принадлежащей самому султану Сулейману.

Она вспоминает как она, десятилетняя восторженная девочка — несется по коридору с улыбкой, неся в руках большое синее блюдо с готовым пловом для гостей… и как катится кубарем, споткнувшись об оставленную кем-то в коридоре обувь… как во все стороны летят осколки драгоценной синей тарелки вперемешку с пловом. Она разбила синюю тарелку! Мало того, что оставила всех без угощения, так еще и драгоценную синюю тарелку разбила… она помнит, как на нее смотрит мама — с разочарованием во взгляде. Как на нее смотрят, качая головой, как будто говоря «а чего вы от нее ожидали? Она даже блюдо с кухни принести не может нормально, криворукая». На ее мать смотрят с жалостью, мол дал бог такое дитя…

А ей говорят, что она — неумеха, на ровном месте спотыкается, какая еще обувь, нет в коридоре никакой обуви, уважаемые гости не могли в коридоре обувь оставить, ты что, дура? Ты смотри-ка, она еще и оправдываться пытается! Ты знаешь вообще, сколько продуктов сейчас коту под хвост пустила, а? Мало того, что мать опозорила, гостей без еды оставила, так еще и вину переложить пытается! Какая бесстыжая! Вон, он твой обед, на полу, собирай и ешь! Да не тяни в рот ничего, выбрось, никто с пола не ест, дурочка. Вы посмотрите на нее… и дядя Амир, который со вздохом встает и говорит, чтобы все подождали, что он сейчас еще приготовит, чтобы не кричали на девочку, она маленькая еще, ничего, ничего… а ее мама извиняюще склонялась перед всеми и оправдывалась, заставляя и ее извиняться…

И почему-то от слов дяди Амира становилось еще обиднее, а мама больно ударила ее по голове, и она разрыдалась прямо там, закрыв лицо и убежав во двор… она сидела, спрятавшись за сараем на дереве до самой ночи. В тот день ей так и не досталось ни горсточки плова… и с тех пор он ей в горле комом вставал. Вот так она и росла, никто никогда не хвалил ее за достижения или победы, она всегда была «неумехой» и «криворучкой». И когда ее пригласили играть за команду Комбината — мама удивилась. Не похвалила, не сказала, что она гордится дочкой и ее достижениями, нет. Она — удивилась. Так и сказала «неужели там у вас на Комбинате нормальные люди кончились? Ты же ничего не умеешь, опять нас подведешь.».

— Как тебе объяснить? — повторяет она, глядя в глаза Лили Бергштейн: — да не поймешь ты, везучая. Все-то тебе легко дается. Не у всех судьба такая, понимаешь? Это ты у нас Моцарт волейбола, а мы все — Сальери. Ну как ты нас поймешь?

— Легко. — говорит Лиля: — я умная. Иногда бываю. Так и Витька говорит, мол я альтернативно одаренная, так что ты говори, а я пойму. А если не пойму, так ты два раза объясни.

— Скажи мне, Лилька, ты в жизни когда-нибудь сомневалась? В себе например? В том, сможешь ли? В том — достойна ли всего что у тебя есть или ты просто — самозванка, а люди в тебя поверили, а ты всех их обманываешь… а? — Айгуля надевает футболку и встряхивает волосами, собирая их на затылке в «конский хвост».

— Сомневалась? Конечно! — девушка сияет искренней улыбкой, на которую больно смотреть: — конечно сомневалась! Вот например — взять крем-соду или тархун? Или там когда кофточку выбираешь, какого цвета? А если не пойдет? И…

— Вот-вот. — кивает Айгуля: — вот они, твои сомнения. В жизни ты, Бергштейн в себе не сомневалась, вот и весь ответ. Так что не поймешь ты меня. А Синицына твоя — стерва и все тут.

— Юлька хорошего хочет. Она просто тебя драконила, чтобы ты сильнее стала. Сомнения свои преодолела. Понимаешь… — Лиля морщит нос и чешет в затылке: — … Юлька сразу сказала что ты — слабое звено и…

— Чего⁈

— Ты только не сердись! Она сказала, что тебе нужен враг, иначе ты не вырастешь. Что ты типа… как там — не веришь в себя и что это из тебя выбить нужно. И что ты… ой, я наверное говорить дальше не буду, и так наговорила… — Лиля прижимает ладони ко рту, испуганно глядя на Айгулю.

— Это я — слабое звено⁈

— Была. Раньше. Теперь, когда в тебе бушует праведный гнев — уже больше нет. Вот видишь, она помогла тебе! Ты ее больше не боишься!

— Да я ей голову отверну! Где она⁈ — Айгуля вскакивает с массажного стола: — а ну говори, где эта стерва!

— Марина Михайловна сказала «никаких резких движений» и… ой! Отпусти, Ая! Отпусти, больно же! Ты… какая быстрая оказывается…

— Говори, ну! — Айгуля приблизила свое лицо к Лилькиному, нахмурившись и крепко держа девушку за плечо.

— Какая ты сильная… хм… если тебя раздраконить, то ты и быстрее и сильнее становишься, буду знать. — кивает Лиля, нимало не смущаясь тем фактом, что Айгуля трясет ее словно тряпичную куклу: — но… начинай движение в сторону