Костер и Саламандра. Книга 2 - Максим Андреевич Далин

И как-то так они с Виллеминой переглянулись, что я снова подумала: никакие это не салонные фокусы. Это кусок особого Дара южан – и нам ещё пригодится.

В общем, у нас всю ночь был праздник. А на рассвете наставники Лейф и Элия обвенчали Ланса и Мельду в храме Путеводной Звезды и Благих Вод. И не получилось у них тихой свадьбы, где только я и родители: их поздравляла вся столица. Люди Раша привезли бочку лилового вина, – ну, которое делают в Горном княжестве и которое стоит, сколько я знаю, будто на золоте настаивается, – и Раш с леди Гелидой сами всех угощали. Виллемину газетёры сняли на светописную карточку – как она обнимает сияющих жениха и невесту, а у невесты в руках очаровательный букет из белых роз. Вильма мне ещё успела шепнуть, что за этими розами послала сразу, как ей сообщили о возможной свадьбе.

Я её тоже обняла. Она всё делала правильно – и это сделала правильно. Ощущение было такое, что любовь встаёт над нашим городом, как рассвет, – и мы все, все жители города вообще, верили, что силы ада провалятся в преисподнюю очень скоро.

Клай мне принёс бокал горского вина – и я немного отпила, за победу и за будущий мир.

А потом бал кончился – и нам всем пришлось вернуться в войну.

* * *

Обнаглели мы до последних пределов. Ну уж я – во всяком случае.

Потому что год назад я бы о таком даже подумать не смела – вернее, мне бы просто в голову не пришло. А сейчас – ну а что такого? Ну просто Фрейн спит урывками – и хочется найти время, чтобы ему немного отдохнуть. И мы обряд сдвинули: не после полуночи, а сразу, как только наступили какие-то сумерки.

Весенние же сумерки. Ещё не очень поздние.

Мы с Клаем провели этот обряд. Клай очень радовался, а Барн был просто в восторге, как малое дитя, даже не пытался как-то себя в руках держать. Можно понять: их ведь сослуживцы, старые приятели, с которыми боевое братство и всякое такое.

Фарфоровые гренадеры вышли даже лучше, чем фарфоровые морячки. Люди мэтра Фогеля многому научились, да и технология у Рауля теперь была немного другая. Когда перед тобой не просто дух, а реальное тело – гораздо легче добиться некоторой индивидуальности у фарфорового лица. Я рассмотрела наших новеньких и убедилась, что Рауль – скульптор очень хороший. Не такой, как Глена: Глена старалась сделать очень красиво, а Рауль – особые чёрточки ухватить, может, даже характер в некоторой степени.

И каучук в мастерской начали использовать основательно, работать с ним тоже научились здорово. В какой-то степени он заменял фарфоровым мускулатуру, ну и само искусственное тело стало плотнее и в то же время гибче. Ватные мундиры – тяжеловаты. Мы планировали морячков тоже доработать со временем.

А привязывали мы всех бойцов двумя Узлами. Третий Узел – после победы. Я им так и объяснила: мессиры, милые, так воевать будет удобнее: не больно, если ранят. А человеческое тепло мы ещё успеем получить. Вот разобьём врага, выгоним ад в его логово – и будет тепло. И осязание, и живая ранимость, и вот это всё… Божье всё, в общем.

А гренадеры, между прочим, вели себя гораздо несерьёзнее, чем моряки. Видимо, потому что только что были живые, не отвыкли ещё. В часовне – ещё туда-сюда, а как только вышли, так и начали тыкать друг в друга пальцами и хамски ржать.

– Смотри-ка, Боур-то не сказал, что у него на носу бородавка была!

– Дамочкам нравиться хочет!

– Ой! Ой! Усы! Усы-то! Генеральские!

– Глазки всегда хотел голубенькие, га-га-га!

– Грудь-то, а?! Колесом! Грудь-то!

– Орденов влезет – воз!

– Холлир-то, братцы, чёлку себе отпустил! Воши не заведутся, так моль съест!

– Одно плохо, мессиры: рома не тяпнешь!

И Барн ржал и тыкался вместе со всеми, его тискали и обнимали, физиономия у него была блаженная – я понимала. Я вот так же обнимала Вильму, каждый день, каждый раз – никак не могла успокоиться: вот, не дух, тело, какое угодно, но тело.

Дух – это в чём-то утешительно, но… я уже успела понять: всё равно нестерпимо.

Человек уже не твой, а Божий.

А эти обормоты – они пока ещё были наши.

Клай вышел с Фрейном из часовни, простился с наставником – и быстренько навёл порядок в войсках:

– Мессиры, в шеренгу по двое – стройся! Смирно! Так. Эшелон уходит завтра, в три часа пополудни. Вам всем разрешён отпуск до часа пополудни. Кто родом из провинции – может посмотреть на столицу. Эрик и Тэшли могут сходить домой… только не напугайте родных. Холлир, было бы правильно навестить Дэгли в госпитале, он хотел тебя видеть. Сбор на вокзале, вторая платформа. Пока едем не на фронт, а на переформировку. Вольно, разойдись.

Кажется, единственное, что огорчало наше фарфоровое воинство, когда оно разбредалось парами-тройками, – это невозможность бухнуть на прощание. В этом, пожалуй, было что-то от существования в виде духа… но человек жив не хлебом единым, что ни говори.

Деликатный Барн ушёл с друзьями. И правильно: с его благородием же остался живой некромант, чего там… Его благородие воркует с девушкой, нечего стоять у них над душой. Недурное у Барна чутьё, подумала я, а Клаю сказала:

– Ты уже, кажется, годишься в генералы. Командуешь так, что и лошадь встанет смирно.

– Злая леди-рыцарь, – сказал Клай с явственной улыбкой в голосе.

Мы стояли у часовни и держались за ручки, как влюблённые детишки, – но мне было никак его не отпустить. То же самое: ощущение живого, осязаемой плоти, даже если держишь кости и бронзу, затянутые лайкой офицерских перчаток.

Я его держала – и страшно было отпустить.

Некромантка, извращенка, маньячка. Был совсем живой – не понимала, стал на две трети мёртвый – так остро поняла, что Дар жжёт и сердце режет.

– Можно позвать тебя на свидание? – спросил Клай. – Весна, фонари, набережная… гулять до рассвета?

– Можешь позвать, только я откажусь, – сказала я. – Меня ждёт Виллемина. Поговорить надо, а получается только урывками. Я думала, хоть после бала получится, а она из бального зала сбежала в Штаб… я её почти не видела с тех пор.

Клай кивнул, а меня разрывало от тоски: от тоски по нему, от тоски по Вильме, от тоски по миру… Я устала. Мне хотелось хоть