Предчувствие беды. Книга 1 - Борис Спартакович Акимов

когда мир висит на волоске, – начала Анна, явно кого-то цитируя, – стыдно тратить время на тексты полувековой давности, а уж если тратить, то на конструктивную критику, на то, чтобы развенчивать чуждую идеологию, а не на ваш якобы объективный анализ. Вот послушайте.

Анна достала из рюкзачка сложенную газету, развернула.

– Это вчерашний номер «Нации». На третьей странице большая статья, где как раз этого вашего Федотова цитируют. Вот послушайте, что такое настоящий анализ, – и стала читать.

«Пытаясь оправдать изменников и предателей Родины, реакционный философ Г. Федотов писал: “Нравственный смысл измены заключается в том, что родина не является высшей святыней, что она должна подчиняться правде”. Эти жалкие потуги протащить убогую теорийку абстрактной, наднациональной правды с железной неизбежностью приводят Г. Федотова к оправданию коммунистического мракобесия: говоря о преступной деятельности большевистских агитаторов в рядах русской армии на фронтах Первой мировой войны, он пишет далее: “Мы увидели народ, который отказался защищать родину, народ, который сказал себе: «На что мне Россия? Плевать мне на Россию! У меня один враг – мой буржуй!»” Великий народ, отравленный бациллами коммунизма, зараженный инфекцией вненациональной “справедливости”, дробящий клетки единого национального тела на бредовые “антагонистически классы” – вот единственно возможное и вполне логичное практическое следствие его теорийки. Впрочем, справедливости ради следует отметить, что Г. Федотов, будучи не в ладах с логикой, иногда допускает и вполне здравые суждения, например такие: “Для кого нет ничего выше рабочего класса, те не остановятся ни перед чем ради своего идола”. Совершенно разумная мысль».

Анна остановилась, чтобы перевести дух, и тут подали голос Анна-Лена:

– В вашей «Нации», Анна, неточно: у Федотова иначе.

– Как это неточно?! – возмутилась Анна.

– Ну вот же, вот ведь ксерокс с первого издания, смотрите, тут сказано: «Для кого нет ничего выше рабочего класса или Великой России, те не остановятся…» – или это вы пропустили про Великую Россию? А в первой цитате в самом конце тоже пропуск: у него сказано «Плевать мне на Россию! У меня один враг – мой буржуй, а я и под немцами проживу». Вот этого, про немцев, у вас нет.

– Это несущественно, – уверенно парировала Анна, – выпущенные места только затемняют общий смысл, и потом, это идеологически вредные высказывания.

– А кто автор статьи? – спросил Андрей.

– В. Медведев.

– А! – сказал Андрей. – Этот! Этого я знаю.

– Что же, – вдруг подал голос Миша-маленький, – вы хотите сказать, что можно вот так кромсать автора, приписывать ему не его слова, а потом его же и ругать?

Анна медленно развернулась и посмотрела на Мишину лохматую голову. В глазах мелькнуло презрение.

– Естественно. Это только у вас принято цепляться за каждую букву и столетиями толочь воду в ступе, споря о значении никому не нужных слов. Мы же презираем этот талмудизм, мы мыслим идеологически.

– У кого это у вас и кто это мы? – накаляясь, спросил Андрей. За все годы преподавания подобные случаи были у него всего два или три раза, и он ничего не мог с собой поделать: каждый раз реагировал очень остро. Наверное, слишком остро.

– А то вы не понимаете, профессор! – фыркнула Анна.

Она встала, подхватила рюкзачок, шлепнула походя Мишу-большого свернутой «Нацией» по затылку и гордо выплыла из аудитории, хлопнув дверью.

Возникла пауза.

– Андрей, извините, пожалуйста, – сказал Миша-большой. – Она сказала, что в «Нации» интересный комментарий, и попросилась на семинар. Я же не знал…

– Тем более красотка такая, – еле слышно прошелестели сзади Анна-Лена.

– Ничего, – сказал Андрей, остывая. – Это просто крайности, не очень умные к тому же. Жаль, что я не знал про эту статью. «Нацию» вообще читать полезно, там иногда между строк можно вычитать интересные вещи, особенно это касается вас, господа политологи-социологи, – обратился он к молчавшим во время перепалки студентам. – Нужно только уметь вылущивать смысл из этой их не всегда, – он улыбнулся, – стилистически безупречной формы.

– Как-то вы слишком мягко, профессор, – подал голос Нодар. – По-моему, это читать вообще невозможно. Злобные и глупые тексты.

– Вы неправы, Нодар, – Андрей чувствовал, что теперь, когда Анна так ярко продемонстрировала одну крайность, он обязан увести ребят от противоположной. – Конечно, стилисты они аховые, но вы подумайте, как им бесконечно трудно противостоять всему миру. Не забывайте, никогда не забывайте, чем мы обязаны Рейху. Полвека, конечно, почти прошло, вы скажете, что это уже история, но, во-первых, мы здесь, – он снова улыбнулся, – все-таки на семинаре по истории идей, а во-вторых, подумайте: где бы мы были сегодня, если бы рейхсвер не сломал хребет красной угрозе?

– Никто и не забывает, – сказал Нодар, и Миша-маленький закивал, соглашаясь.

– Конечно, – поддержал один из социологов, бритый наголо и с серьгой в ухе, – Рейх и НР легко критиковать, будто там подавляются права личности. Зато у них нет безработицы, зато у них образование бесплатное, зато у них равенство и справедливое распределение. И вообще концепт личности, возможно, устарел. Мне ближе концепт народа.

– Я тоже так считаю, – подхватил второй социолог в майке с эмблемой какой-то неведомой Андрею рок-группы, – что будущее за национал-социализмом. Ведь демократии только притворяются властью народа, а на деле это власть денег. И потом, в демократии все-таки слишком много от коммунистической идеологии.

«Эти социологи гораздо более левые, чем кажутся, – подумал Андрей. – Я и сам левый, конечно, но тут не так все просто».

– Демократы, конечно, говорят об «элементах социализма», – продолжал социолог, – но ведь дураку ясно, что это камуфляж.

– А вас не смущает, – спросил Андрей, понимая, что семинар идет совершенно не туда, но не в силах остановиться: со многим он был согласен, сам многократно спорил на эти довольно сложные темы с друзьями и понимал, что резкость студентов – от молодости. – Вас не смущает, что слово «социализм» присутствует и в названии вашего «единственно верного учения», как его называют идеологи «Нации»?

– Так ведь в том-то и дело! Тут же ударение на «национал»! Ребенку же ясно, что социализм без национальной идеи ведет неизбежно к той же самой разрушительной идеологии интернациональной вседозволенности!

– И обратно к чудовищу коммунизма, – с пафосом закончил тот, что с серьгой, – которое ценой таких жертв удалось раздавить в тридцать восьмом году! Вы что, хотите возврата красной чумы?!

– Ребята, – примирительно сказал Андрей, – вы из меня тут какое-то чудище сделали. Я же не спорю, я только хочу сказать, что это все не так просто, не такое черно-белое, тут много нюансов. Чтобы в этих нюансах разбираться, мы с вами тексты и читаем. Давайте-ка вернемся к Федотову.

И они вернулись к Федотову. Но семинар был испорчен бесповоротно: Андрей с трудом дотянул его до конца. Он все время мысленно искал слова, которыми можно было убедить этих горячих ребят, и понимал, что