Предчувствие беды. Книга 1 - Борис Спартакович Акимов

– Вы до Хельсинки? – спросил Андрей.

– Нет, до Стокгольма, а вы?

Завязался обычный разговор двух попутчиков, тем более что за столиком они так и остались вдвоем. Посмеялись над шведским столом, особенно забавным по дороге в Швецию, быстро сошлись на нелюбви к сладкой скандинавской селедке – селедка должна быть соленая, и никак иначе. По тому, как Хельга произнесла свое имя и по каким-то неуловимым особенностям речи Андрей понял, что она не из ДемРоссии, а скорее из НР, и спросил для проверки:

– В котором часу ланч?

– В смысле обед? – усмехнулась Хельга. – Совсем вы в Петербурге обамериканились.

– А вы откуда? Из Москвы?

– Нет, я живу в Стокгольме, отец дипломат. Родилась на юге России. А вы?

У Хельги была прелестная манера слушать, подставив под подбородок сгиб мягкой полноватой руки, чуть приподняв брови и глядя на собеседника снизу вверх. Эти голубые сияющие глаза вызывали доверие, им хотелось рассказывать еще и еще… И Андрей рассказывал: про детство, про университет, про первый брак, про работу, про Нину… Потом пошли пройтись по палубе. Погода стояла прекрасная. Кронштадт уже остался за кормой, впереди узкая часть залива расступалась, берега отступали, судно выходило на простор.

Потом обедали, потом разошлись по каютам отдохнуть. С некоторым раздражением Андрей обнаружил, что прямо над окном его каюты расположен репродуктор с довольно громкой музыкой. Пели по-английски, знакомое, про Наполеона, который сдался… Как группа-то называется? Андрей задумался, но не вспомнил. Полежал. Вышел. Хельга уже была на палубе. Посидели в шезлонгах. Хельга рассказывала о себе. Родилась в Ростове, девочкой перевезли в Москву, отец дипломат, где только не жили, сейчас вот вторым советником посольства в Стокгольме. Музыка играла не переставая, на этот раз что-то ритмичное, с припевом «Деньги, деньги…», Хельга заметно оживилась, подпевала, и Андрей улыбнулся – наверное, тоже денег хочет, недаром дочка дипломата. Тут заиграла совсем новая, но уже страшно популярная, про армию, Андрею нравилась, но Хельга сморщилась: фу, не люблю американских песен про войну. Отошли от репродуктора подальше.

Потом ужинали. Пароход прибывал в Хельсинки поздно вечером, часов около одиннадцати, стоял там почти сутки. Договорились сойти на берег и пойти куда-нибудь потанцевать. С Хельгой Андрею было легко, она как-то удивительно умела слушать. В ее глазах Андрей читал неприкрытое восхищение. А против восхищения, весело подумал он, мужчинам так трудно устоять…

В Хельсинки Андрею доводилось бывать, и он уверенно повел Хельгу направо по набережной. На последнем этаже высокого нового здания, недалеко от Эспланады, он знал один ресторан – очень дорогой, с прекрасным видом на гавань, на зеленеющие острова в заливе, на Успенский собор на другом берегу. Хельга была в длинном платье, с обнаженными плечами, сверху какая-то мягкая белая накидка с мехом – в ресторане она эту накидку скинула Андрею, плечи и руки у нее были удивительно мягкие и плавные.

– Как тепло, – сказала Хельга. – Это Гольфстрим?

– Да, Гольфстрим, – подтвердил Андрей и почему-то начал рассказывать про теплые океанские течения. Хельга и про Гольфстрим слушала внимательно, не отрывая от Андрея сияющих глаз.

Подошел официант, принес меню. Ресторан был полупустой, следом за ними вошли и сели за столик в углу двое мужчин, по виду русских. Еще одна компания, человек восемь, явно финны, тихо что-то праздновала в дальнем конце зала. Мужчины украдкой поглядывали на них: на Хельгу – восхищено, на Андрея – с завистью. Ему было почему-то приятно.

Когда подали десерт, Хельга извинилась, встала и вышла. Мужчины за столиком в углу как раз расплачивались, потом поднялись и двинулись к двери. Андрей заметил, как один из них что-то сказал мимоходом возвращающейся Хельге, та улыбнулась, что-то ответила.

– Что он тебе сказал? – спросил Андрей (на «ты» они выпили в начале ужина).

– Сказал, что красивая, – засмеялась Хельга. – А я сказала, что знаю.

– Ты и правда очень красивая, Хельга, – голос Андрея дрогнул.

– Не называй меня так, – неожиданно сказала Хельга. – Для друзей я Ольга. Пошли в бар.

* * *

Андрей с трудом разлепил веки. Иллюминатор запотел, мокрый от дождя, во рту был неприятный привкус, кислый и несвежий. Сколько же я вчера выпил, подумал Андрей и ощутил, что левая рука онемела. Скосил глаза. Хельга. Влажная холодная кожа. Спутанные волосы. Спит. Гадость какая.

Он попытался высвободить руку, осторожно переложить голову Хельги на подушку. Аккуратно… Так… Теперь приподняться… Во-от…

– Ты куда собрался? – спросила Хельга, не открывая глаз.

– Сейчас приду, – ответил Андрей, накинул халат, вышел в коридор, прошел в свой номер и заперся в душевой. Он долго стоял под струями воды, пытаясь смыть запахи чужого тела и мерзкий вкус во рту. И не смыл: запах в ноздрях никуда не делся. Никуда не делись и воспоминания о прошлой ночи – такие яркие, что он пару раз непроизвольно сморщился и застонал, как от боли.

Оделись, пошли завтракать. Уже поздно было – в кают-компании они были одни, пассажиры давно гуляли по палубе, наслаждаясь дивным солнечным майским утром. Вчерашняя легкость их отношений куда-то ушла, и Хельга изменилась: за завтраком Андрей все больше молчал, а Хельга, наоборот, все время говорила. Вчера было наоборот.

– Ну, миленький, ну, почему ты ничего мне не рассказываешь о своей работе? – губки бантиком. – Зачем едешь в Стокгольм? Ты, наверное, весь мир объездил, а в Германии бывал? А где ты еще бывал? Ну, расскажи.

– В Москве, – односложно отвечал Андрей. – в Москве часто бываю.

– Куда ты там ездишь? В институт? В какой? У тебя там знакомые? А друзья есть? Ты к ним ходишь? Расскажи!

– Ольга, прости, – решительно оборвал Андрей, – у меня очень голова болит, я пойду полежу.

Трусливо сбежал в каюту, заперся, лег. Спать не мог, лежал, подташнивало, мысли путались. Ох, не случайно тут эта Хельга. Так ли уж все у Рафика под контролем, или у кого там еще. Надо было с Левой посоветоваться.

Обедали вместе. В воздухе висело напряжение. Или Андрею так казалось? Ольга все время спрашивала про Москву. Отвечал односложно, со страхом думая о следующей ночи. Не хотелось на трезвую голову, осознанно повторять то, что случилось спьяну: да, красивая, да, гладкая кожа и плавные плечи, да, черт возьми, соблазнительная, но, во-первых, я вроде как женат, а во-вторых…

И вторую, и третью ночь он к ней не ходил. Ольга (или все-таки Хельга?) стучалась в его каюту, входила, как-то особенно соблазнительно поводила плечами, платье падало на пол, обнажая восхитительную грудь… А дальше Андрей уже плохо соображал, слизывая сладкую ярко-красную помаду с полных губ, задыхаясь и изумленно слушая страстные стоны Хельги – да какие стоны, не стоны – а вопли, так что утром