Братство. Второй шанс - Никита Киров

— В чайнике есть, остывшая, — подсказал батя. — И в холодильнике — компот магазинный.

— Да с этими компотами вечно какая-нибудь история, — я усмехнулся. — Как-то стояли у консервного завода в Грозном. Там воды не было совсем, а вот банки металлические с соками были, пили его. А он сладкий, приторный, столько выпили, что с тех пор не лезет. А ещё как-то раз Шопен нашёл просроченный сок в трёхлитровых банках в каком-то магазине, поменялся с ним на сигареты в соседнем взводе, и они после этого…

Договорить не успел, раздался звонок в дверь. Я был ближе, поэтому пошёл открывать. Взглянул в глазок — обычная предосторожность — удивился. Дверь открыл и спросил:

— А вы чего вдвоём теперь ходите? Заходите. Чай будете?

— Да не откажемся.

В квартиру вошли два мента, мои знакомые. Младший — Васька Моржов, бывший десантник, а ныне опер уголовного розыска. Второй постарше, это усатый опер Аркадий Семёнов. Тот самый, который когда-то искал снайпера Вадика, и приходил к нам. Ну и помогал нам отбиться от Ерёмина, хотя и рисковал.

Явно пришли не поздороваться, а по работе. И уже в глубине души понимал, что могло стрястись. И всё же, учитывая хорошее знакомство, сначала они должны прийти ко мне, а не ходить по пацанам.

— А ты чего, Васька, — спросил я у Моржова, — ты же в другом отделе работал?

— Да слушай, перевёлся к тяжам. Вот, Трудыч всё звал, а то работать некому, зашиваются мужики.

— Некому, да, — Семёнов заглянул в зал. — А у вас тут ремонт? И мы тут явились, блин.

— Да всё равно на разговоры отвлеклись, — отец вытер лоб рукавом свитера и отложил маленький нож, которым резал линолеум. — Чай будете?

— Я налью им.

Отвёл оперов на кухню и внимательно поглядел на них.

— Давай по чесноку, — начал Семёнов. — Тут, слышали, у тебя вчера конфликт с братвой вышел.

— Да я бы не сказал, что братва, — я уселся на табуретку. — Помельче уровень. Гад один, Кислый у него погоняло, нашего на счётчик поставил. Заставил, чтобы с нищими ходил и деньги собирал.

— А кого? — встревожился Моржов.

— Лёша Воронин, танкист, с контузией. Его лечить надо, а вместо этого мелочь стрелять отправили. Но поговорили с Кислым по душам, и Лёшу отпустили. Всё мирно вышло.

— И не только поговорили, — нахмурился Семёнов.

— Сначала подраться пришлось, но там без фанатизма обошлось. Тяжкими телесными там не пахло. А в чём дело?

Оба переглянулись, Моржов сел рядом со мной.

— Слушай, Старый, кто-то сегодня днём этого Кислого в подъезде хлопнул. А вся его кодла мелкая на вас валит, говорит, что с «чеченцами» у него разборка вчера была. Мы-то вас оба знаем, но сам понимаешь, порядок есть порядок, опросить нужно.

— Понимаю, — проговорил я. — Ну спрашивайте, расскажу, что знаю.

Вот теперь в голове всё собралось. Кто-то его грохнул, и у меня были подозрения на этот счёт.

Глава 16

— А что вообще у вас было с Кисленко? — спросил опер Семёнов, положив обе руки на стол.

— Ну давайте, буду с вами честно говорить, как вы со мной, — сказал я. — Мы тут увидели одного парня, Лёшу Коробочку, вступились за него. Он на войне был танкистом, горел, контужен, в плену побывал, едва живым выбрался. А когда вернулся — поставили на бабки, сделали попрошайкой.

Я разлил очень крепкую заварку из чайничка через сито, а затем долил кипятка в каждую кружку. К чаю был хлеб с маслом и сухарики.

— Может, и видел его, — задумался Васька Моржов. — Там каждый второй попрошайка сейчас в камуфляже, на жалость давят народу. Как не спросишь, то под Шатоем и Урус-Мартаном ранен, а насядешь, так путаются, врут, ни хрена не знают. Гоняю их иногда.

— Тут бы сразу понял, что не притворяется, — сказал я. — Он в танке горел, волосы сгорели. Говорит медленно, ему тяжело, контузия, а лечения-то не было. Вот и увидели, пошли его покормить в столовой. И там сразу докопались люди Кислого, мы дали им сдачи. Потом пришёл сам Кислый права качать, а мы там все вместе были.

— И меня не позвали, — десантник хмыкнул.

— Тебе звонили, ты на вызове был.

Моржова мы уже звали один раз, когда ограбили его сослуживца Гришу. Все понимали, что Васька даже в милиции всё равно душой болеет за своих, даже если для этого придётся кое-где нарушить правила. Но не через край.

— Нас было больше, — продолжал я, — Кислый съехал, давай звонить Налиму, пожаловался, тот на нас кинулся было. Я ему всё и сказал, как вам сейчас.

— И Налим что? — Семёнов нахмурил брови.

— Налим — хитрит, уже не в первый раз хочет нас к себе заманить. Приходил к нам, когда следак наезжал.

— Это плохо, — опера переглянулись, и Семёнов продолжил: — Хорошо, что ты понимаешь, чего ему надо.

— Ага. Его банде в своё время афганцы здорово помогли. Только они почти все погибли или сели. Остались только те, кто в стороне держался, за работу или за бизнес уцепился.

— Так и есть.

— Ну и по итогу, Кислый согласился человека отпустить. А его что, застрелили? — уточнил я.

— Ножиком прибили, — проговорил Моржов. — Один удар и готов.

— Это сложно, — я задумался. — Человек так легко не умирает от ножа, видел. Это «духи» ножи любили, а у нас с ними не заладилось.

— Мне-то не рассказывай, сам в курсах.

— У нас тоже был человек с двадцатью ножевыми, сам до больницы дошёл и живой остался, — сказал Семёнов, глядя на меня. — А доводилось видеть?

Я был в домашней футболке, так что просто задрал рукав на левой руке, где на плече осталась отметина. Неглубокая, сантиметров семь в длину, почти зажившая. Не тот шрам, которым можно хвалиться, просто белая полоска на коже.

— Так ещё в начале января 95-го, нарвался на «духа», один на один, в подвале. Он меня ткнул в броник, кончик отломил, потом в плечо полоснул, я