Братство. Второй шанс - Никита Киров

наша русская бабушка, которой некуда было уехать до войны, и две семьи без мужчин, только женщины, старики и подростки. Мы следили, чтобы никто не обижал бабушку, и понемногу всех подкармливали, когда было чем.

— Андрей, подойди, — меня увидел Аверин.

Я подумал, что мы всё-таки попались, и придётся красить остановку, но у капитана была другая задача. Говорил он спокойно, в своей обычной манере, без приказного тона. Будто отправлял меня убираться в гараже.

— Там сейчас с той горы наши будут спускаться, их «коробочки» прикрывать будут. А вам надо трёхсотых принять и погрузить. Надо быстро, там тяжёлые есть. Санитаров с собой возьмите. Всё понятно?

— Да. Пошли! — позвал я остальных.

Раненых было много, а пацаны измучены. Они поднимались всю ночь в гору, совсем не имея такого опыта, а на самой вершине приняли бой. И не против очередного местного полевого командира, а против элиты — дудаевского спецназа «Борз».

Перед нами были обычные пацаны из обычного «кадрированного» сборного полка, в котором ещё месяц назад числилось сто человек, а стало — полторы тысячи. Добрали срочников до полного комплекта и бросили сюда без всякого слаживания и обучения.

Но они продержались против спецназа, сколько смогли, и вовремя отошли благодаря грамотному комбату. Потери оказались небольшими. Правда, позже выяснилось, что того комбата и сделали ответственным за провал, хоть и отправил всех в безнадёжный бой тот самый генерал, что разглядывал остановку. Но он сказал просто, мол, раз ты командир батальона, то ты и отвечаешь за всё.

Просто приказ был устный, ведь тот генерал никогда не давал письменных. Продуманный он…

* * *

Я давно не удивлялся тому, что большинству неизвестны имена тех, кто участвовал в той войне.

Некоторые могут назвать генералов, командовавших штурмом Грозного, потому что многие из них потом пошли в политику. Были грамотные, были — наоборот, кто вредил своим больше, чем враги. Эти потом выставляли себя грамотными отцами-командирами, отвергая свою роль в многочисленных провалах. Как в старой поговорке: у победы много отцов, а поражение — сирота. И ответственность за эти поражения никто из них брать не хотел.

Как ни парадоксально — многие знают чеченских полевых командиров, потому что их имена были на слуху долгие годы после войны. Они охотно давали интервью разным телеканалам, выставляя себя «борцами за независимость», и такими их считали долго. Да и потом тоже находились те, кто их всячески обелял, даже когда они показали свою истинную сущность, вроде Басаева и компании.

А вот рядовых и офицеров мало кто назовёт. Нет, знают каких-то отдельных лиц, как выживших, так и погибших.

Кто-то слышал, например, про Игоря Григоращенко, молодого танкиста, он как-то давал искреннее интервью на камеру прямо там, в Грозном. Трижды горел в танке, но отказывался отправляться в госпиталь. Каждый раз оставался, чтобы помогать своим, и в итоге погиб. Он и был прототипом того самого танкиста из фильма «Чистилище», даже имя у персонажа было такое же.

Кто-то мог назвать майора Ефентьева по прозвищу Гюрза, который тоже стал прототипом одного из персонажей «Чистилища» — тот самый спецназовец с низким басом, который в каждой фразе добавлял «на». Майор там не погиб, остался жив, и много где повоевал ещё.

Верующие наверняка слышали про Евгения Родионова, не снявшего нательный крестик, несмотря на угрозу казни, за что его и убили.

Иногда вспоминали фамилии земляков, погибших и покалеченных там.

Но большинство, у кого там не было родственников, друзей или знакомых, не знает никого.

Вот и сегодня будут хоронить одного из тех, кто там был, но которого никто, кроме родственников, помнить не будет. Был, воевал, умер на гражданке, где себя найти не смог. И над могилой не будет прощального салюта.

Мы приехали все, даже Царевич отпросился с работы и захватил Самовара. Самовар с покойным общался больше всех нас. Не друзья, но всё же пересекались и иногда разговаривали.

Мы же Батона знали слабо, здоровались, и только. Ну и там менялись на всякое. Косяков за ним не было, тянул лямку, но держался от всех в стороне. Он вообще мало с кем общался, а после армии оборвал последние контакты с сослуживцами. Поэтому мы и узнали так поздно, что он умер.

В квартиру, где стоял гроб перед выносом, мы не поднимались, а парни, в основном ровесники Батона, стояли во дворе и курили. Кто-то — его друзья и знакомые до армии, кто-то — коллеги с работы, он работал грузчиком в магазине. Кто-то просто соседи. Ну а мы же, включая прибывших офицеров, держались отдельно. И на нас все косились.

— У тебя что с девушкой? — строго спросил Царевич. — Приходит же к тебе, а ты её гонишь. Совсем уже?

— А зачем она нужна? — Самовар нахмурился. — Всё равно из-за боевых ходит.

— Ты не гони её раньше времени, — сказал я. — И боевые тебе всё равно никто не платит, а она ходит. Ты ей, помню, всё время писал и звонил. Даже по спутниковому тогда звонил. Помнишь, как на тебя особист потом орал из-за этого? А ты посмеивался, мол, с девушкой зато поговорил.

— Сам разберусь, — пробурчал он и нажал на кнопку коляски, но по снегу она ехать не хотела. — Пацаны, ну не ваше дело. Серьёзно.

— Какой важный стал, — Халява поднял воротник. — Не ваше дело, не ваше дело. Не отвертишься, Туляков.

— Не, Пашка, мы от тебя не отстанем, — произнёс я. — Что-то мне кажется, что сейчас ты через край хватанул. Ладно, будем разбираться. А что по боевым? Гришка Верхушин тебе помочь обещал.

— Обещал и делаю, — однорукий десантник отошёл от Моржова и шагнул к нам. — Всё подсказываю.

Он тоже пришёл. Да тут почти все «чеченцы» города, я многих даже не знал.

— Там в областном военкомате такая падла есть, — продолжал Гриша, — Жирнов у него фамилия, жирный такой конь, как свинья, и вредный, как баран. Я тогда приходил, а он как давай верещать: «отцы и деды за Родину воевали, фашиста били и не жаловались, а вы крохоборы, всё деньги клянчите».

— Вот гад, — сказал Газон.

— Ага, я ему чуть по морде не дал. А потом он давай орать: «я вас туда не посылал». Типа, кто посылал, к тем и идите: к господину бывшему министру обороны Грачёву, он же Пашка-Мерседес, или сразу к Борьке