Братство. Второй шанс - Никита Киров

у него получилось — нажал на кнопку, всё загудело, заскрипело, затрещало, на экране поползли надписи, потом пикнуло и начал грузиться MS-DOS. Царевич медленно, одним пальцем, неуверенно набрал на клавиатуре «win», постоянно оглядываясь на меня, и нажал на Enter, через какое-то время появился флаг Windows. Автоматически эта операционка не запускалась, только ручками. Через минуты с лишним появилось окно с программами, «Пуска» в этой версии ещё не было.

Пацаны пристально следили за процессом восторженными взглядами. Не сомневаюсь, что они-то научатся включать компьютер быстрее Царевича.

Я не стал им включать «Дум» или «Вульфенштайн», а то они у него окончательно поселятся. И так Шустрого едва получается выгнать домой, а у Руслана явно есть какая-то личная жизнь, которую он ото всех скрывает.

Просто дома у него явно слишком чисто для двадцатилетнего парня, который живёт один, да и запах духов в прихожей ощущался сильно. Ну блин, он так и не показывает, хотя мы у него в гостях бываем почти каждый день. И фотки прячет, и на улице не показывает, с кем иногда встречается. Шифруется, Штирлиц.

Так что я запустил пацанам Пэйнтбраш, первую версию Пэйнта, и они с восторгом принялись рисовать, им хватило и этого. Мышка иногда тупила, поэтому я показал, как доставать и чистить шарик.

После пошёл на кухню с Русланом. Он полез в шкаф, достал оттуда сковородку, чистую и не липкую от жира, поставил её на газ, полез за маслом. Мимоходом нажал кнопку на магнитофоне, но включил режим «радио».

— Сим-сим откройся, Сим-сим отдайся, — пел Укупник.

Царевич покрутил колёсико настройки дальше, будто помнил номер местной волны.

— К криминальным новостям, — рассказывал чуть гундосый, будто у него насморк, диктор, на фоне тревожной музыки. — Сотрудниками городского подразделения РУОП задержаны трое участников так называемой банды «Химкинских». Изъято три единицы огнестрельного оружия и выкидной нож. Обвинения ещё не предъявлены, адвокат настаивает на том, что оружие им подбросили.

— Это же где Газон, — сказал Царевич, отвлекаясь от копаний в холодильнике.

— Угу. Но Саня матёрый, его так легко не возьмёшь.

— Оперативниками уголовного розыска ГОВД Тихоборска, — продолжало радио, — задержан уличный торговец наркотиками. По словам источника, задержанный сам пришёл в отделение, где написал явку с повинной. Назначенный адвокат ещё не дал комментариев, но задержанного осматривал врач.

— А не о нём ли ты вчера со спецурой говорил? — нахмурился Царевич.

— О нём. Тот говорил, что накажет, но не замочит. Ну, с этим не соврал, — я задумался.

— А кто тогда Кислого прибил? Я вот на него думал, если честно.

— Неизвестно. Но думают всё равно на нас. В нашу сторону смотрят. И вот это — хреново.

Глава 18

* * *

— Руся, сможешь его достать? — спросил я, подползая к нему.

— Не знаю, — сказал он, куда-то направляя свою СВД.

Из царапины на лбу и разбитой брови тонкой струйкой бежала кровь, заливая левый глаз, но это ему не мешало.

— Надо, — произнёс я. — Или каюк Газону.

— Сделаю, — Царевич нахмурил лоб.

Треск автоматных очередей доносился отовсюду. Чёрный дым от горящих бензовозов казался таким густым, как масло, и дышать из-за него было трудно. Жарко, как в бане, даже хуже. Всюду, куда хватало глаз, что-то горело и взрывалось. А «духи» долбили сверху, с горы, которая нависала над дорогой. Иногда через чёрный дым были видны вспышки выстрелов.

Прижали нас капитально.

И среди этого шума слышно, как хлопали покрышки «Урала». Иногда видно, как из-под грузовика выглядывал Газон — он залез туда, когда колонну начали обстреливать.

Снайпер «духов» давно его заметил и теперь стрелял по колёсам «Урала», чтобы их спустило, а лежащего под днищем человека раздавило. А ноги Газона как раз под задним мостом, и сам «Урал» глубоко в грязи. Если не успеет уползти, то зажмёт, его самого и второго, кто там прячется…

— Едучий случай, щас раздавит, — прошептал Шустрый.

— Уматывай оттуда! — заорали мы все. — Газон!

Он посмотрел на нас, не слыша. А потом его заслонила проехавшая мимо «мотолыга». Так и не услышал. А если бы услышал и вылез — снайпер сразу его снимет, как остальных.

Бах!

Гильза из СВД звякнула, отлетев в каску Шустрого. Царевич продолжал смотреть в прицел.

— Готов, — доложил он через пару секунд.

Руслан впустую никогда не говорит. Мы тут же побежали. Земля мягкая, сапоги в ней увязали, воняло солярой и жжёной проводкой, в лицо бил жар.

Вместе с Шустрым схватили непонимающего Газона за руки и потащили наружу, но что-то мешало. Неужели колёса спустило настолько, что зажало ему ноги?

Нет, он лежал не один, просто кто-то вцепился в него мёртвой хваткой, не желая отпускать. Буквально мёртвой — держащий Газона человек был мёртв.

— Отпусти, блин, — Саня закричал так, что в голосе послышалась истерика. — В натуре, отпусти!

Вырвали Саню и вытащили, пока машина не опустилась окончательно, успели отбежать назад, на удобное место, за остов сгоревшей БМП. А оттуда было на что посмотреть.

Рокот вертушек мы услышали издалека, а сейчас видели, как работает звено. Они обстреливали горы и лес, неуправляемые ракеты летели над нами куда-то в сторону врага.

— Жгите там всех нахрен! — заорал Шустрый мне под ухо, будто пилоты могли его услышать. — Нам жарко, а им пусть ещё хуже будет, мляха!

Стрельба стихала, Ми-24 куда-то палили, но из укрытий мы пока не выходили. Подтянулись идущие в хвосте колонны «вованы», они отгоняли зазевавшихся «духов» подальше.

Вечером, когда остатки колонны добрались до пункта назначения, сил у нас уже не оставалось.

— Ты где был? — строго спросил я у Шопена, который подошёл к нам. — Я думал, ты всё, двухсотый.

— Во, — он показал мне трофей. — Смот’и, Ста’ый, что добыл.

— Нахрена ушёл?

— А? Так я там был, вас искал, них’ена не видно в дыму, заблудился. Зашёл куда-то, вижу, в кустах «дух» лежит, а в 'уках это держит. Я в него ст’ельнул. Снимал он гад, чё тут творится.

Он держал модную и новенькую видеокамеру, какие показывали по ящику, стоили дохрелион денег. Она в грязи, пластиковый корпус треснул. Внутри — маленькая кассета. Но вроде, несмотря на поломку, всё ещё работает.

— Это поменять можно, — бодро сказал Шопен.

Сначала подумал, как он так спокойно относится