Братство. Второй шанс - Никита Киров

— Так что насчёт машины? — спросил один. — Тачка не Кислого, а наша. И раз он скопытился, теперь надо…

— Бабки выплатили? — грубо спросил Газон. — Кислый базарил, что бабки отдаст.

— А чё Кислый-то? Он сдох, мы теперь рулим, а тачка…

— А тачку мы забрали, и генеральную доверенность нам выписали, — отрезал Саня. — Всё равно он сам по такой же доверенности ездил. Так что бабки Коробочке выплатить, как базар шёл, и остальным ветеранам. И вот потом насчёт тачки решать будем.

— Да не было у нас остальных ветеранов, — неуверенно сказал один из них.

— А я проверю. И если бабок им не будет — тачку продам за долги ваши. И остаток себе заберём, раз вы такие непонятливые. Всё, свободны, — Газон громко отпил чай.

Понурые пацаны ушли, а остальные посетители поглядывали на нас, но взгляд не задерживали.

— А свои его могли хлопнуть? — спросил я, когда два понурых пацана вышли.

— Старый, — Газон посмотрел на меня. — Вообще, в этом деле хлопнуть может кто угодно и кого угодно. И вот не всегда на это есть причина. Кстати, тут утром узнал новость. Батон помер. Похороны сегодня.

— Какой именно? — я задумался. — У нас же их два было, Большой и Чёрный. Никифиров из нашей роты на юга переехал, когда комиссовали. Или это Черненко из пятого взвода?

— Чёрный, да.

— А отчего он умер? Двадцать лет пацану, не болел ничем. Или убили?

— От наркоты отъехал, — Газон вздохнул. — Давно подсел, ещё там, говорят. Вот ему чё-то не то продали, он и скопытился.

— Вот же гадство.

— И не говори, Старый. Самовар же с ним корешился вроде как, в одном институте учились. Я-то его плохо знал.

— Да я тоже не особо. Не особо любил общаться.

Мы оба замолчали, вспоминая неразговорчивого Батона. Да, у нас их было два. Одного тогда ранило, но его спас Маугли, и парня комиссовали после ранения. Второй… мы с ним особо не пересекались. Но ничего плохого сказать о нём не могли.

А все в зале покосились на новых вошедших. Пришли два пацана в солдатских бушлатах — солдаты-срочники, сразу понятно. Один очень низкорослый, как школьник, второй — наоборот, ростом выше меня, но ещё с детским лицом, тощий как жердь. Улыбался, что-то рассказывая.

— А я стропальщиком же… э-э-э… работал, — рассказывал высокий беззаботным тоном, сильно картавя.

— А чё делал?

— Грузы крепил, — начал объяснять высокий. — Когда кран цепляет грузы, короче, надо… э-э-э… всё закрепить, или развалится, когда подымать будут. Говорили, когда с армейки вернусь, то снова возьмут.

— А вдруг в Чечню пошлют.

— Не каркай! Тьфу. Скорее бы дембель. Опять бы туда устроился. Там хорошо платили, вовремя. И делать… э-э-э… ничего особо не надо, только стропы проверяй.

Оба долго считали мелочь, и в итоге взяли один чебурек на двоих и стакан чая. Они явно из ближайшей к Тихоборску части. Наверное, в увольнительной или отправили в город за какой-нибудь ерундой.

— Ты поедешь сегодня, Старый? — спросил Газон, начиная собираться.

— Конечно, все там будем. Увидимся ещё, Саня.

Перед тем как уходить, мы с Газоном переглянулись, и он поставил свою тарелку, где ещё оставалось много нетронутых чебуреков, перед солдатиками.

— Хвавайте, пацаны. Сколько ещё до дембеля?

Те удивились, но от угощения не отказались.

— Полтора года ещё. А вы чё, недавно дембельнулись? — догадался высокий.

— Ага, — я кивнул.

— В Чечне хоть не были, да? — спросил второй.

Посмотрев на нас, улыбки у них тут же погасли, догадались. Но они вскоре приступили к еде, поедая чебуреки почти не прожёвывая.

Что-то посмотрел на них, кой-чего вспомнил. Всегда, когда вижу срочников, вспоминаешь пацанов оттуда, в разных ситуациях. И какими сами тогда были.

* * *

Я обо что-то споткнулся. В луже валялось что-то твёрдое, но это не камень. Я подобрал и стряхнул грязь. Снега здесь мало, он быстро тает, а вот грязь повсюду, плотная и липкая, как майонез.

Ого, какую игрушку потеряли.

— У меня был такой, — ко мне подошёл Царевич, поправляя висящую на плече СВД. — Отчим подарил в детстве. — он поморщился.

— Т-62, вроде бы, — подсказал Самовар.

В руках я держал советскую игрушку, мечту многих пацанов в своё время: очень тяжёлый металлический танчик. Сам такой хотел. Сверху на башне была прорезь, а сбоку — маленький рычаг, приводящий в движение пружинку. Можно стрелять шариками или спичками. Но пружинка в нём уже не работала, гусеницы потерялись, а краска давным-давно слезла.

— Ста’ый, нужен тебе? — спросил Шопен, протягивая руку. — Там в подвале пацаны мелкие сидели, давай отдам им. Может, они поте’яли?

— Только осторожнее. И один не ходи. Газон, прикрой его. Мало ли.

— У меня ещё вот есть, — Шопен показал шоколадку. — А то чё они сидят одни? Ст’ашно же.

— Осторожнее, — повторил я.

Мы отошли подальше, потому что по разминированной дороге мчались четыре танка колонной. Четыре Т-72 неслись на высокой скорости, разбрызгивая грязь во все стороны, а в воздухе осталась гарь от выхлопных газов.

Понятно, чего все так переполошились. Всего двадцать минут назад мы слышали дикий треск, и в небе загорелся самолёт. Он попытался уйти, но рухнул где-то в лесу, что с пилотом — непонятно. Возможно, погиб.

У боевиков была «Шилка», она и сбила «сушку», и теперь самоходную зенитку пытались найти и уничтожить. Но вряд ли выйдет, она где-то с той стороны, где засели «духи».

Танки промчались мимо бетонной автобусной остановки, на которой было написано «Добро пожаловать в АД» большими буквами. Такие надписи были повсюду. Их оставляли для нас.

А в другую сторону ехали «уазики» под прикрытием БТР. Доехав до остановки, они остановились, из второго высунулся человек в военной кепке. Я увидел лицо.

Да это же тот генерал, не наш, а тот, которому нас придали, когда отправили обкладывать город с юга. Правда, больше этого генерала заботил не проигранный сегодня бой в горах, а внешний вид участка, где он находился. Похоже, он велел закрасить надпись.

Поскольку для этого дела потребуются исполнители, мы торопливо отошли к дому, пока нас не увидели и не заставили красить. В подвале и правда сидели мирные: