Дети Доброты - Мила Бачурова

За завтраком Серый поймал себя на том, что посматривает в окно. Заметил, что и Эри смотрит туда же. Усмехнулся:

— Ждёшь?

— Жду, — вскинулась она. — А что?

— Ничего. Зря, как по мне. Не придут они. Зассут.

Серый не лукавил. Долго об этом думал и пришёл к выводу, что местные действительно побоятся ему довериться.

— Жалко будет, — вздохнула Эри.

Об этом Серый тоже думал. И решительно мотнул головой:

— Нет. Не придут, так сами виноваты. Трусов жалеть нечего.

За прошедшие после разговора с Марией ночи Серый успел окончательно увериться в том, что прав, и когда однажды во время вечернего распределения работ женщина его окликнула, удивился.

— Чего?

— Можно тебя попросить после работы прийти в клинику?

— Что, так плохо выгляжу?

— Нет. Просто, если тебе не трудно... ты ведь сказал, что порошка хватит на весь посёлок?

— Ого, — сообразив, проговорил Серый. — Созрели, стало быть? Окей, не вопрос. Зайду.

***

— А я говорила! — Эри едва не пританцовывала.

Николай с Натальей стали первыми ласточками. Через три недели после первых уколов Серому пришлось развернуть в местной лечебнице целый прививочный пункт.

Жители посёлка, опасливо выждав несколько ночей и убедившись, что за это время у Николая с Натальей не выросли рога и копыта, что их не бьёт лихорадка — как почему-то прогнозировали многие, что они не пытаются друг друга убить, и даже с пищеварением у отважной пары всё в порядке, потихоньку тоже потянулись «на уколы».

Со временем Серый научился давить в себе раздражение, отвечая на глупые вопросы, они в большинстве своём повторялись.

«Нет, не помрёшь. То есть, когда-нибудь помрёшь, конечно, когда-нибудь все помрут, но точно не от этого».

«Можно на работу. Почему нельзя-то?.. Ты грамотный? А звать как?.. Роман? Вот, смотри, написано тут на склянке где-нибудь: „Роману на работу не ходить“? Не написано?.. Ну, стало быть, и вали, не морочь голову».

«Нет, прямо завтра детей не будет. И если два раза согрешить, не будет. Что?.. Матери помолиться?.. Ну, попробуй. Но трахаться — надёжнее, точно тебе говорю».

«Кожа темнее стала? А была белая, что ли? Ты когда себе в зеркале-то крайний раз видел? Ах, маленько... Ну, маленько потемнеет, да. Как у меня станет. Я, видишь — темнее, чем ты. Но я-то уже родился такой. Я по открытому солнцу ходить могу — хоть утром, хоть вечером, и ни фига мне не сделается. Ты, кстати, тоже сможешь. Ну, не так долго, как я, это только твои дети смогут, но от рассвета прятаться и до полной темноты ставни не открывать — такого уже не будет. Три часа жизни тебе этот порошок прибавит, а то и больше».

Серый говорил и говорил. Поначалу огрызался, отвечал на отцепись — чисто чтоб отстали; на откровенную тупизну бывало, что срывался, но со временем вдруг начал понимать, что люди прислушиваются к его словам.

Больше всего вопросов задавали дети. Виссарион, который таскался за Серым по пятам с самого начала, тринадцатилетняя Гликерия и девятилетний Зенон. Дети готовы были сидеть в лечебнице и слушать чужаков бесконечно.

О том, как люди обживают старые дома и строят новые. Как перерабатывают солнечную энергию и энергию ветра в электричество. Из чего делают бумагу. Почему при обжиге затвердевает глина. Как охотятся на кабанов, а как — на зайцев. Почему можно спать зимой в палатке прямо на снегу и не умереть от холода...

— А Лазарь-то ваш где? — спохватился однажды Серый. — Почему не приходит? До сих пор дуется, что ли?

— Лазарь ушёл, — удивлённо отозвалась Гликерия. — Давно уже. Вы ушли, а на следующую ночь Николай его в Джубгу проводил. Лазарь ревел шибко, что не хочет больше у нас в посёлке жить. Мать Серафима спросила: а где хочешь? Он говорит, где угодно, только не здесь! Здесь меня все обманывают. Кричал, ногами топал... И мать Серафима попросила Николая в Джубгу его отвезти.

— Ишь, попёрло, — хмыкнул Серый. — Кабы я по детству такой концерт устроил, так меня бы разве что до ближайшей лавки отвезли. Чтобы выдрать сподручней... И как он, в Джубге-то? Не орёт больше?

Гликерия пожала плечами.

— Наверное, хорошо. Раз назад не просится.

— Глупый он, что ушёл, — солидно рассудил Зенон. Запихал кулаки в карманы штанов и сдвинул на лбу тонкие, едва заметные брови. — Тут вон как интересно стало, а он ушёл... А расскажи ещё что-нибудь? А?

Дети встречали Серого с работы и шли вместе с ним до дома. Терпеливо дожидались, сидя на крыльце, пока они с Эри поужинают, и провожали в лечебницу. Когда наплыв посетителей увеличился настолько, что Серый не успевал до рассвета управиться со всеми желающими, Мария настояла на том, чтобы работу он и Эри заканчивали раньше. Георгий недовольно хмурился, но против мнения большинства возражать не посмел.

А детей не получалось выставить из лечебницы ни за какие коврижки, Серому пришлось выдержать тяжёлое сражение на педагогической почве с Серафимой. Он с первой же ночи, увидев в лечебнице зрителей, объявил, что нечего таким здоровым лбам дурью маяться, и быстро нашёл занятие каждому. Серафима охала и хваталась за сердце: в посёлке Шамана дети традиционно не участвовали ни в каких работах.

«Он отпилит себе пальцы!» — уверяла Серафима про Виссариона, которого Серый отправил резать сушняк для печурки-плиты, на ней кипятили инструменты и полотно для перевязок.

«Она обожжётся! Обварится кипятком!» — про Гликерию, которую Серый приспособил ставить во дворе огромный самовар — старинный, живший в посёлке ещё со времен до того как всё случилось. До сих пор самовар не использовался, собирал пыль в чулане. Серый заметил его случайно. Вытащил во двор, велел Виссариону почистить, и утром следующего дня посетителям лечебницы, дожидающимся в очереди, Серафима и Мария предлагали чай. Это сбивало нервозность и переключало людей на общение между собой, Серого меньше дёргали дурацкими вопросами.

Серафиме и Марии Серый, изо всех сил стараясь быть вежливым, объяснил, что вероятность зарубить себя топором или обварить кипятком насмерть ничтожно мала. А мелкие издержки, если вдруг возникнут, «мелюзге» только на пользу пойдут.

— Во, смотрите, — Серый поддёрнул штанину, показал шрам на колене. — Топор воткнул по детству, лет шесть было. И ничего, бегаю быстрей здоровых. И как с топором обращаться, навсегда запомнил.

По вытянувшимся лицам Серафимы и Марии понял, что