Тяжёлая реальность-2. Клетка - Хайдарали Мирзоевич Усманов

Дальше – публичное чтение приговора. Перед собравшимися зачли регламент. Временный арест… Передача в карцер под стражу… И – после возвращения на родину – полный суд Великого дома. Решено было не применять немедленной казни. В ландшафте политики мгновенная расправа – признак слабости. Более горьким уроком будет отложенная кара, приведённая в исполнение уже с печатью Совета и на виду у тех, кто склонен к подобным “играм”. Арианэль сказала это прямо. Наказание будут смотреть все те, кто думает, что можно играть чужими судьбами.

Сейрион даже дали произнести последние слова. И она попыталась оправдаться, лепетала что-то про “опыт”, про “проверку на прочность”, но теперь за каждым её словом следовал тихий звук – звук презрения со стороны тех, кто видел кровь не в разврате, а как результат ошибки. Её глаза сначала были пусты, потом в них застыло испуганное понимание. Так как даже она теперь осознала, что её игра окончилась, и теперь её собственное имя – тяжкий груз.

Проводили её через камеру в наручниках, но не без “чести”. Потому что сама Арианэль потребовала, чтобы охрана, которую Сейрион когда-то использовала для своих тёмных утех, присутствовала при каждом её шаге. Пусть видят, как падает тот, кто ещё пару часов назад считал себя хозяином жизни. Пусть шепчут потом друг другу, что никто, даже “подруга детства”, не выше закона. Этот публичный момент дисциплинировал толпу и одновременно защищал семейную честь от слухов о слабости.

Перед тем, как отправить “старую подругу” в карцер, Арианэль произвела ещё одну меру символическую. Заставила Сейрион саму снять перстень дружбы – маленький знак, который связывал их в детстве. Перстень опустился в ладонь старшей представительницы семьи Ильвэ, и в этот жест вложилось всё. Предательство уничтожают, а память отсекают.

“Твой род не прикрывает тебя теперь.” – Шепнула она, и в этом шёпоте была не только укор, но и закат доверия.

Карцер принял её не как палача, а как падшую, со смирительной робой и без знаков офицера. Там, в тёмных дворах изоляции, у неё отобрали и последние привилегии. Право на личную стражу урезали, коммуникации ограничили, питание дали скромное и простое – всё это не для мести, а для демонстрации, что социальный статус легко можно свести к нулю.

Её судьба теперь была печальна и ясна. До возвращения на родину – заключение в карцере, унижение как пример, чтобы никто больше не думал, что упоение властью превосходит долг перед домом. Дальше – полноценный суд, где её ждали формальные обвинения, свидетели, и, вероятно, публичное изгнание из всех гильдий и корпораций, в худшем варианте – лишение прав и, возможно, казнь. Арианэль не позволила бы испепелить свою бывшую подругу тут же – ей не нужны были бессмысленные расправы. Ей нужен был урок, который запомнят все.

Когда же Сейрион в конце скорого суда провожали в карцер, члены команды шептались между собой. Кто-то с облегчением… Кто-то с ужасающей любопытностью… А старшая сестра стояла у входа в помещение, держа перстень как реликвию, и смотрела на уходящую фигуру так, словно наблюдала, как медленно отсекали ветку от дерева, где раньше росла дружба. В её глазах не было радости – только спокойное понимание, что порядок восстановлен, и что урок преподан так, чтобы выжечь в памяти тех, кто склонен к тем же порокам.

И пока двери карцера захлопнулись за посрамлённой молодой женщиной, а Арианэль уже думала дальше. О восстановлении дикаря в медицинской секции… О том, как обеспечить его безопасность… О том, как не дать дому снова скользнуть в безумство… На что-то такое, как сострадание, у неё оставалось правление – и она намеревалась использовать всю свою власть, чтобы расплатиться за эту вину публично и таким образом предотвратить повторение.

Когда приказ был отдан, охранники поспешно вернулись в “игровую комнату”. Ведь там, в тягучем полумраке, на дыбе всё ещё висело истерзанное тело дикаря. Сгустки его крови, словно старый воск, застыли на полу, капли медленно стекали по его телу. Никто даже не удосужился снять его после того, как спектакль закончился. Этот вид ударил старшую сестру не меньше, чем сам факт издевательств. Она стиснула зубы, чтобы не показать остальным, насколько её потрясло то, что её собственная стража, её офицеры, позволили столь дикое попрание дисциплины и элементарной человечности.

– Немедленно снимите его! – Её голос был настолько резок, что, казалось, резал даже сам воздух, отчего даже самые черствые охранники вздрогнули.

Его осторожно, но поспешно освободили от удерживающих ремней. Тело дикаря было безжизненным, тяжёлым, как мешок, и только редкие, едва слышные вдохи говорили о том, что жизнь в нём всё ещё теплилась. Его на носилках быстро перенесли по длинным коридорам в медицинский комплекс. На каждом шагу Арианэль ощущала, как охрана отводит глаза, как воздух сгущается. Ведь все уже прекрасно понимали, что произошло нечто большее, чем просто ошибка.

В медкомплексе его сразу поместили в ближайшую свободную капсулу интенсивного восстановления. Полупрозрачная сфера закрылась, и внутренние системы загудели, наполняя пространство тихим биением сканеров и переливами зеленовато-голубых потоков. На панели сразу же загорелись десятки предупреждений и красных индикаторов.

Дежурный врач, пожилой эльф с лицом, изрезанным морщинами, подошёл к терминалу и нахмурился. Его пальцы бегали по сенсорам, он то и дело отстранялся и снова наклонялся, и чем дольше длилось сканирование, тем больше недоумения появлялось на его лице.

– Это… невозможно… – Он почти шептал. – Система не может идентифицировать его вид. Она классифицирует его как “нераспознанный органический объект”.

– Что значит – “нераспознанный”? – Холодно спросила Арианэль, её голос теперь был не гневным, а опасно тихим.

– Значит, – врач развёл руками, – что для искусственного интеллекта медицинской капсулы этот молодой человек… Не принадлежит ни к одному известному биологическому виду. Он не эльф, не человек, не гибрид. Система не находит совпадений в базе данных.

Старшая сестра прищурилась.

– Но ведь он дышит. У него сердце. У него тело. Неужели вы хотите сказать, что он призрак?

– Нет. – Врач резко покачал головой. – Он материален, и капсула способна фиксировать его жизненные показатели… Но обратите внимание вот на это…

Он быстро вывел на экран голограмму, в которой было видно как по телу Кирилла проходили хаотичные энергетические линии, словно молнии, оставленные внутри плоти. Они мерцали, искажали контуры, пересекались.

– Это… магические вмешательства. Стихийные. Неприручённые, дикие, и при этом чрезвычайно мощные. Его тело словно многократно перестраивалось под воздействием самих Первородных Стихий. Не алхимии, не структурированной энергии, не искусственного вмешательства, а именно чистой Первородной магии.