И всюду слышен шепот Тьмы - Джой Моен

Он узнал Зоэ-Моник тотчас, как только увидел, серо-зеленые глаза по сей день снились парню, где Беньямин раз за разом спасает ее. Тогда Беньямин Де Кольбер был десятилетним мальчишкой, плохо справляющимся со своими обязанностями, обращения в птицу давались с трудом, то разрывая одежду, то причиняя боль, когда тонкая кожа рвалась, приманивая жестоких существ запахом свежей крови. Теперь же все изменилось, Моник прямо здесь, рядом, и он может защищать ее в самом реальном из сновидений – в действительности.

– Как же это все ужасно.

Моник проводила взглядом друга, обнимая себя руками в попытке укрыться от пронизывающего ветра, пробирающегося под одежду. Эрве хотел обнять ее, прижав к себе, но не почувствовал ответной реакции, которой сопровождалось каждое их тесное взаимодействие, девушка осталась стоять, словно столб, сделанный из ледяного мрамора, лишь ее щека почти касалась плеча.

– Что именно?

– Все. Эти убийства и то, что мы сделали с Жюли. Надеюсь, жандармы найдут виновного, и со временем она оправится. Может, все-таки расскажешь, что именно случилось в сарае?

Почувствовав, как напрягся Эрве, девушка закрыла глаза, стараясь выдыхать как можно медленнее, чтобы он не ощутил ее страха и предвкушения; желание узнать правду после разговора с Анн-Мари было сродни сотне иголок, покалывающих изнутри. Горько-кислый аромат перебивался запахом недавно выкуренной сигареты, но не убирал полностью, терпеть его становилось сложнее, но Моник по-прежнему стояла рядом с парнем, не придавая этому веского значения.

– Я уже все рассказал тебе. Ты в чем-то подозреваешь меня?

– Тогда, может, поведаешь мне о том, куда пропал с вечеринки, из-за чего поссорился с парнем у лицея или чья кровь на твоих руках, Эрве?

Объятия Дюшарма ослабли, он молча, боясь шелохнуться или моргнуть, смотрел прямо перед собой, даже когда Зоэ-Моник отстранилась от него, заглядывая в пустые глаза.

– Ответь мне хоть на один из вопросов, ну же!

Слабый удар кулаком прилетел парню в грудь, за ним последовал еще один и еще, но никакой реакции не последовало. Моник криво улыбнулась, кивая собственным мыслям, сдерживая слезы, щиплющие веки.

– Так я и думала. Ты никогда не впустишь меня туда.

Ткнув напоследок пальцем в место, где должно быть сердце, Зоэ-Моник медленно развернулась и побрела к дому.

– Не уходи сейчас. Прошу, не надо, – услышала девушка, но продолжала переставлять ноги вперед, чувствуя, как мокрые дорожки на щеках обдало холодным ветром, словно покрыв их коркой льда. Шаги за спиной вторили ее собственным, Эрве сжал Моник в объятиях, обессиленно опускаясь у ее ног, удерживая за талию на месте.

– Ты уже там, Зоэ-Моник… Не оставляй меня. Я еще никогда в жизни не испытывал ничего подобного ни с кем другим. Если придется, я готов умолять на коленях.

Моник развернулась, гладя парня по свалявшимся кудрям. Больше всего на свете ей сейчас хотелось опуститься на землю, прижаться всем телом, чувствуя такое же рваное биение сердца, как у нее самой, утопить свою боль в теплых губах Эрве, но что-то внутри не позволяло это сделать.

– Сегодня приходила твоя матушка. Она рассказала, что ты сделал в Ла Руш, но я хочу дать тебе возможность поведать мне свою версию событий.

Эрве обмяк, осев на землю, опустив руки вдоль тела, будто вместо крови по его венам текла кислота, растворившая все кости и мышцы. Парень сморгнул две крупные слезы, когда Моник присела рядом, положив теплую ладонь на его небритую щеку.

– Я знал, что это когда-нибудь случится. Она всегда делает что вздумается, невзирая на последствия и мои чувства. Я надеялся, что просто меня тебе будет достаточно, но так ведь никогда не бывает, верно? Людям всегда хочется большего.

Парень сел, обняв собственные колени, чувствуя, что после того, как он раскроет девушке свою тайну, придет конец, бесповоротный и окончательный, но раз на то ее воля, пускай.

– Не стоит верить всему, что говорит моя мать. Не после того, как она отравила и закопала в нашем саду всех моих братьев и сестер. Они родились уродами, внешне и внутренне, но разве это ее оправдывает? Ничуть. Мне повезло, я пошел в отца.

Эрве горько усмехнулся, вытирая рукавом влагу под глазами и носом, уносясь в воспоминания, которые были еще живы в сознании, словно все произошло вчера. Девушка чувствовала его боль как собственную, ее ладонь легла поверх колена парня, напоминая, что реальность, а чего больше нет.

– Она избивала меня, насмехалась и унижала, в школе меня тоже не слишком-то жаловали, ведь моя мать убийца. Когда проходил мимо, кричали, что я помогал ей копать могилы, и были правы. Не ей же марать белые ручки. Но я сорвался. Однажды пришел прямо к директору, который все видел, но не захотел пошевелить и пальцем, чтобы помочь, и поджег кабинет вместе с ним. Из рюкзака вытащил старое армейское ружье отца, наградив пулей каждого, кто издевался надо мной. Не представляешь моего счастья, когда я узрел результат своей работы. Все они были мертвы, распростерлись в луже собственной крови на полу. Ангелы в аду. Анн-Мари применила все имеющиеся связи и обаяние, чтобы оградить меня от тюрьмы, и вот я здесь. Теперь ты мне веришь?

От ужасающей истории кровь стыла в жилах, нутро скрутило от боли, пульсируя спазмами. В голове было пусто, лишь мелькали перед глазами описанные картинки, сменяясь калейдоскопом. Море крови и трупов, звуки пожарной сирены, и одна несчастная душа посреди хаоса, наконец ставшая свободной.

– Прости меня, прости, что заставила тебя вспомнить все это. Я верю тебе, Эрве.

В темноте ночи плохо угадывалось выражение лица парня, но губы сами нашли губы, соленые и горькие от слез, тем слаще они казались после произнесенной правды. Совершенно не важно, что тела их были заключены в одежды, теперь Эрве предстал пред Моник обнаженным достаточно, чтобы увидеть и принять его боль. Девушка задремала на груди у Эрве Дюшарма, он не осмелился войти в дом, но, прежде чем покинуть ферму, постучался в дверь. Эгон и Элайн нашли дочь у каштанового дерева, мирно спящую под его раскидистыми ветвями, убаюканную сказкой, рассказанной шепотом тьмы, который был слышен повсюду.

Глава 13

О дитя. Чистый, непорочный сосуд, наполненный праведным гневом до краев. Мне знакомы твои чувства, прекрасная малышка. Вместе мы сможем многое, пока не иссякнет твой пыл, вынужденный стать для меня пищей и святой водой. Ты разбита, я чувствую это, твоя