И всюду слышен шепот Тьмы - Джой Моен

Против воли на лице расцвела кривая ухмылка, вампир даже не придал особого значения тому, что Беньямин ослушался его приказа, вступив в близкий контакт с девушкой. Размышления вновь утянули Матэуша за собой, но теперь уже о том, что одно из наследий Де Кольберов – противиться воле собственного отца.

– Ее зовут Зоэ-Моник. Очень красивая, матушка.

Глава 15

Проходя в глубь густого леса, останавливаясь посреди одной из многочисленных небольших проплешин – полянок, может показаться, что выхода из него нет. Узкие тропки затянуты сорняками, каждое последующее дерево похоже на предыдущее, здесь не поют птицы, не рычит зверь, травы не тянутся к солнцу, а цветы навеки замерли в состоянии, в котором и были задуманы.

И только король, создавший это место, без труда мог найти сокровище, спрятанное им самим от посторонних глаз в роще под горой, то, что было для него дороже всего существующего, – дитя, погруженное в непостижимые тайны собственного разума.

Только здесь, в заветном тайнике, маска безразличия таяла на лице Максанса, являя истинные чувства – скорбь по произошедшей трагедии, глубокую печаль разочарования и боль утраты. Вампир взмахнул рукой, увенчанной перстнями, инкрустированными драгоценными камнями, и плотные сочные стебли терния отступили, получив немой приказ. Оставшись один на один со своим горем, король тьмы опустился на колени пред усыпальницей, приложив широкую ладонь к прозрачной стене хрустального гроба.

Максанс Дю Тревилль знал, что дочь все еще где-то там, плавает в пучине сознания, самовольно заключив себя в клетку разума. Он давно простил Сеголен, но самым сложным оказалось, чтобы она помиловала саму себя. Неудивительно, что после всего содеянного девушка слегла, отказываясь от пищи, принятия помощи, употребления крови, всего, что поддерживало бы в теле полноценную жизнь. Вместо этого Сеголен Дю Тревилль предпочла днями напролет лежать на холодном мраморе, смотреть в пустоту и шептать что-то, известное только ей.

Много страданий и бед, жестокости и кровопролитий видел Максанс за свою долгую жизнь. Но тот день, когда его дочь вынырнула из темноты ночи, оказавшись у входа в отчий дом, тогда как должна бы укладывать детей спать, согревать постель любимому мужу, стал судьбоносным для всех них. Воспоминания о произошедшем два века назад заставляли по сей день кровь стынуть в жилах.

* * *

В замке Дю Тревиллей еще горел свет, восседавший в мягком кресле король тьмы допивал последнюю чашку чая на сегодня, просматривая газету с последними вестями Франции. Его привлекло неприметное объявление о продаже фермерских тяжеловозов, и вампир на минуту задумался, а не заняться ли разведением лошадей, это послужило бы крепким фундаментом к восстановлению былой жизни. Он хотел бы подарить своей дочери великолепного ухоженного скакуна, но ценник был непомерно загнут, а потому мужчина решил сначала выждать, а после сбить цену и преподнести поистине королевский подарок.

Максанс Дю Тревилль рано выдал дочь замуж за бывшего военного, получившего контузию, но все еще остававшегося в кругах знати своим, и переживал об этом ровно до тех пор, пока не увидел своими глазами, как Сеголен упоенно наводит уют в новом доме, щебечет подле супруга, окружая Анри заботой и любовью. Показав себя прекраснейшей супругой и хозяйкой, девушка наяву грезила детьми. Богини оказались милостивы, ниспослав Сеголен Дю Тревилль-Дюссо сначала крепкого сына, а спустя четыре года и нежную малышку. Она не жаловалась, даже когда Анри Дюссо вызвали на службу, а дом, двое детей и ферма остались лишь на ее хрупких плечах до того самого дня, перевернувшего идиллию окружения, которую девушка создавала долгие годы собственными руками, заставив ее сердце почернеть от спекшейся в гневе крови.

– Господин, позвольте мне забрать вашу чашку. Хотелось бы вернуться домой до того, как станет совсем темно, – произнесла экономка, обычно уходящая из всех слуг последней. Максанс подозревал, что женщина хотела бы жить в замке, а не возвращаться в пустую снимаемую каморку. В самом деле, так было сподручнее для них обоих, но вампир любил оставаться наедине со своими мыслями в ночи и просыпаться с ними один поутру.

– Ты свободна, Марта. Я все уберу сам.

– Вы же знаете, мне приятно за вами ухаживать.

Максанс Дю Тревилль поднял полупрозрачные голубые глаза поверх газеты на Марту, окинув взглядом ее аппетитное тело с пышными формами, и на миг задумался, а не позволить ли себе в такой чудесный день перейти грани дозволенного, но женщина, будто почуяв неладное, сказала:

– Как вам будет угодно, сир. Тогда я запру за собой дверь. Доброй ночи.

Усмехнувшись, мужчина посмотрел в окно на сгустившиеся сумерки, слушая, как шуршит подолом платья экономка, собираясь уходить, легкие мазки дождя бились о стекло, размывая вид. Входная дверь отворилась, но вместо ожидаемого стука раздался пронзительный женский крик и грохот. Максанс подорвался с места, в коридоре на полу полулежала Марта, указывая дрожащим пальцем в сторону выхода, ее чепец слетел набок, растрепав темные густые волосы.

В этот момент порог перешагнули босые ступни Сеголен, оставляя за собой на полу следы грязи с примесью багряной жидкости. Девушка была в ночной сорочке, рыжие волосы спутались, напоминая старую солому, безумные глаза смотрели на отца, в них замерли слезы. Из искривившегося рта вырвались рыдания, Сеголен протянула к Максансу руки, и только тогда вампир заметил, что они по локти утопали в крови, как и ночная сорочка в области живота и груди блестела в свете канделябров.

– Папа, он предал меня, предал нас…

– Что ты сделала??? Отвечай! Нужно скорее вернуться и вызвать помощь! – кричал мужчина, сотрясая дочь за плечи, голова девушки безвольно моталась из стороны в сторону, словно соединенная с телом лишь шарнирами, пока ноги ее не подкосились. Максанс осторожно опустил дочь на пол, рядом с еще не пришедшей в себя экономкой, и выбежал под разошедшийся дождь, услышав в спину последние сказанные Сеголен слова:

– Я больше не могу вернуться домой.

То, что он увидел в некогда полном любви и понимании доме дочери, навеки отпечаталось в его сознании, являясь все последующие годы в кошмарах. Кровь была повсюду: на входной двери, полу коридора, лестнице, ведущей в спальни. Ее запах, терпкий остывший металл, сбивал с ног. Хозяйская спальня оставалась открытой, на кровати, свесив нижнюю часть тела, лежал Анри Дюссо, не подавая признаков жизни. Максанс не нашел в себе силы зажечь свет и только позднее в жандармерии узнал, что обе половины тела удерживали