Варяг II - Иван Ладыгин

Я делал то, что должно… Я старался изо всех сил… Но хватит ли этого теперь?

Глава 17

* * *

Ночь была холодна и чиста. Лунный серп висел в узорчатом кружеве черных ветвей. Осенний ветер шелестел алыми и золотыми листьями и приносил с собой запах великих перемен… Бухта безымянного острова лежала в мрачном безмолвии. И лишь угрюмый плеск волн тихо сражался с этой НЕДОБРОЙ тишиной.

Харальд Прекрасноволосый стоял неподвижно. Его доспехи холодно отсвечивали в лунном свете — будто голубые молнии обнимали грозную фигуру конунга.

Перед ним сидел связанный Ульф. Вернее, то, что от него осталось. Лицо представляло собой один сплошной багровый синяк. Из разбитых губ сочилась кровь, глаз почти не было видно: они спрятались за страшными опухолями. Большинство зубов были выбиты. Сломанные пальцы на руках беспомощно лежали на коленях и торчали под неестественными углами.

— Значит, твое упрямство сильнее разума? — голос Харальда был спокоен и тих, словно он вел светскую беседу у камина, а не стоял над истерзанным телом. — Так и не скажешь, сколько копий может выставить Бьёрн? Не проведешь моих художников по карте Буянборга, не укажешь, где тоньше стены? Так и будешь молчать, как рыба на льду?

Ульф с нечеловеческим усилием поднял голову. Кривая усмешка исказила его изувеченное лицо.

— Я все равно покойник… — просипел он. — Какой смысл порочить свое имя предательством? Смерть придет, а честь… честь останется. В песнях… или в памяти тех, кто выживет.

— Стойкость перед лицом неизбежного конца делает тебе честь, — кивнул Харальд, и в его глазах, холодных как зимнее море, мелькнуло что-то, отдаленно напоминающее уважение. — Но я могу прекратить твои страдания. Один мой кивок — и все кончится. Быстро. По-воински. Ты заслужишь хотя бы это.

— Вся наша жизнь… от первого крика до последнего вздоха… череда страданий, конунг, — захрипел Ульф, выплевывая на песок кровавую слюну. — Так что засунь свое милосердие себе в задницу! Я твоих людей не щадил. И не жду пощады. Не для того я был рожден.

Харальд хищно усмехнулся, его белые зубы блеснули в лунном свете, как у волка.

— Это верно… Но знай, выродок, тебе не светит Вальхалла. Не пировать тебе с богами в золотых палатах, не слушать саги, не состязаться в силе с эйнхериями. Твой путь лежит в холодные, гнилые объятия Хель. В забвение.

— О-о-о, но это не тебе решать! — просипел Ульф, и в его голосе, сквозь хрип и боль, впервые прозвучала отчаянная, яростная злоба. — Боги сами разберутся, кому какое место уготовано! Мое сердце билось в бою! Оно не знало страха!

Харальд с театральной плавностью повернулся к своим воинам, стоявшим на почтительном расстоянии.

— Принесите крыс. И клетку. Ту, что побольше.

Вскоре два викинга притащили массивную, грубо сколоченную деревянную клетку с решетчатой дверцей. Внутри копошилась и пищала дюжина крупных голодных крыс. Их длинные хвосты шуршали по дереву, а глаза-бусинки сверкали в лунном свете лихорадочным злобным огоньком.

— Разденьте его, — с ледяным, безразличным спокойствием приказал Харальд, не отрывая взгляда от Ульфа.

Воин подошел и грубыми привычными движениями стал сдирать с него остатки одежды — клочья рубахи, штанов. Ульф пытался вырваться, слабо упираясь. Он сыпал проклятиями, даже пытался драться. Но все было тщетно. Его избитое тело покрылось мурашками от ночного холода.

Голого и беспомощного, его повалили на спину на огромный плоский валун у самой кромки воды. Затем его крепко привязали к булыжнику сыромятными ремнями. Он лежал, тяжело дыша, его грудь вздымалась в такт отчаянным, но тщетным попыткам вырваться. Камень был холодным и шершавым, он резал и царапал спину.

Харальд подошел к пленнику. Взял клетку. Это была хитрая, продуманная конструкция — без дна. Он молча, с видом знатока, поставил ее прямо на живот Ульфа. Тот замер, чувствуя нарастающий ужас от прикосновения холодного дерева и писка голодных тварей. Конунг лично привязал клетку к его телу несколькими ремнями, убедившись, что она плотно прилегает и никуда не сдвинется.

Затем он открыл дверцу другой маленькой клетки и ловким движением вытряхнул оттуда крыс в большую, что покоилась на животе обреченного. Одна из тварей, ошалев от простора и запаха крови, тут же попыталась впиться Ульфу в бок, но он судорожно дернулся, и острые зубы лишь скользнули по коже, оставив красную, кровоточащую царапину.

Харальд с легкой усмешкой наблюдал за этим. Он захлопнул дверцу и задвинул массивный железный засов. Потом взял из рук воина дырявое металлическое сито, доверху наполненное тлеющими, раскаленными докрасна углями, и аккуратно, с почти что хозяйственной заботливостью, поставил его на верхнюю решетку клетки.

Металл быстро начал накаляться. Жар, словно невидимая печь, стал исходить от сита. Крысы, почуяв опасность, забеспокоились сильнее. Их писк стал пронзительным, визгливым, движения — хаотичными и яростными. Они метались по клетке, ища выход, чуя легкую добычу внизу.

Харальд наклонился к самому уху Ульфа. Его голос был сладок, ядовит и тих, как шепот змеи.

— Ты убил женщин, стариков и детей. Твоя смерть не будет доблестной. В ней не будет ни славы, ни чести. Тебя не примут в Вальхаллу. Тебя… медленно… сожрут заживо. Эти твари начнут с мягкого… с живота… чтобы добраться до свободы. Они прогрызут тебе кишки, Ульф. Будут пить твою кровь, глодать твою плоть. И ты будешь чувствовать каждый их укус. Каждый коготок. До самого конца. В полном сознании.

Ульф не выдержал и закричал от первобытного ужаса, от осознания той мерзостной, немыслимой участи, что ему уготовили. Его крик, полный отчаяния, ярости и отрицания, разорвал ночную тишину, эхом отразившись от скал.

Харальд равнодушно отвернулся от этого зрелища и подозвал к себе своего верного хускарла, старого Торстейна, чье лицо было бесстрастно, как маска.

— Где наши послы от Торгнира? Все еще нет вестей? Я начинаю нервничать.

Торстейн, брезгливо косясь на кричащего на валуне Ульфа, покачал головой.

— Увы, нет, конунг. Ни корабля, ни гонца. Ничего. Тишина.

— Кхм… — Харальд мрачно смотрел на черную, зеркальную гладь залива, где отражались звезды, словно рассыпанные по бархату самоцветы. — Ладно. Но мы больше не можем ждать. Выступаем на рассвете. Готовьте корабли. Пойдем прямо на Буянборг.

— Сразу туда? — удивился Торстейн.

— Старый медведь однозначно будет там. — пояснил Харальд. — Бьёрн — сердце этого сопротивления. Душа всего этого бунта. Отрубим ему голову… и весь остров, как спелое яблоко, упадет нам в руки. Сопротивляться