Либелломания - Н. Мар

— Она же тебя задушит.

— Нет! Не трогай. Мне больно, не трогай!

Он послушался, но не спускал с неё глаз. Пиявка оставила засосы, а Эмбер вдохнула шумно, но глубоко, вскоре успокоилась и заснула. Оставалось три часа до укола. Ленивые пиявки не убивали: им было лень, да и совершенно незачем лишаться пищи. Но их приползло уже так много, что скользкие щупальца пробирались в рукава и под одежду. Кайнорт вытер холодный пот со лба и шеи. Воротник промок целиком. Он подвинулся ближе к Эмбер, уложил свою голову ей на живот, между пиявками, и стал смотреть в небо. Лужи давно погасли. По равнине свистел ветер, соревновался с прибоем, кто сильнее ударит в скалы. А под затылком неровно билась брюшная аорта. Бритц долго лежал так, потому что хотел чувствовать, что она жива, каждую чёртову секунду. Чёрные щупальца шевелились рядом, трогали горло эзера. Они расслабляли, но лишь настолько, чтобы выдержать эти три часа ничего не предпринимая. Просто в ожидании. Когда настало время, он поднялся, набрал холодной сыворотки в новый шприц и попал в вену со второго раза. Прогнал пиявок и принёс из тарталёта плед, чтобы укрыть Эмбер. Жар спадал, кожа принимала оттенок живой шчеры, теперь её нужно было согреть.

— Кай, я не догнал токамак! — примчался Нахель, волоча за собой шчера. — А что с ней?

— Ранена. Спит.

— Зато я поймал другого. Эта гавань — обманка, община-то на другой стороне острова. В смысле, община тех, с кем можно иметь дело. Вот он знает где.

Бритц покачал головой:

— Мы возвращаемся домой, как только она проснётся.

— Что, даже не поговоришь с ним? Я что, зря тащил? Пока время есть.

В лапище Нахеля дёргался побитый шчер с опухшей голенью. Он плевался кровью и зубами, но между этим играл желваками и молчал. Это был один из тех, кто бросил Эмбер в лужу с плазмой.

— Разве что пока время есть, — пробормотал Бритц.

— Пытать будешь?

— Разговаривать, — он нехорошо улыбнулся. — Я же психолог.

* * *

Душераздирающие вопли. Идеально для будильника, если дома закончился кофе. С такими можно обойтись без контрастного душа. С удовлетворением живодёра я попыталась повернуться с боку на бок в тёплом коконе, чтобы проспать ещё сутки, но обнаружила, что это дьявольски больно. Так больно всем мышцам сразу, что застонала. Так было только раз, однажды в школе, когда мне захотелось доказать всем, что Лау — не сопливые золотые детки, я пробежала не девчачью половину благотворительного забега, а весь. Тогда я затемпературила из-за обширного миозита. Теперь всё было ещё хуже: болели даже веки, которые я не решилась открыть, но боль уходила, как только я переставала шевелиться. Вопли прекратились, и стал слышен прибой.

— Секундочку, — сказали тихо, и кто-то зашагал ко мне по камушкам. — Я забыл сделать укол.

Это прозвучало словно маньяк отвлёкся от второй жертвы, чтобы навестить первую. За секунду до испуга в меня ворвались воспоминания о том, что случилось. И подо мной явно был не разделочный стол, а сиденье открытого тарталёта. Я решила не насиловать веки и осталась неподвижной. Укол — значит, укол. Рядом прогнулось сиденье, и я скривилась, так больно стукнуло изнутри в затылок. Запахло антисептиком, в плечо кольнул шприц-пистолет. Рука откинула плед, ткань сырой толстовки и провела мне по животу. И закутала опять.

— Что, судороги опять? — раздался голос Нахеля.

— Нет. Это обезболивающее, — ответил Бритц совсем рядом и промял сиденье сильнее, склоняясь ко мне: — Следующие двадцать пять часов тебе будет приемлемо. Скоро домой.

Я побоялась кивнуть, вдруг укол ещё не подействовал? В горле першило от многократных приступов рвоты. Кажется, он увидел, что я пытаюсь разлепить губы, смочил их ватным тампоном и коснулся соломинкой. О, как хотелось пить. И спать. Я заснула под вопли, которые меня совершенно не тревожили. Это были не вопли Кайнорта и уж точно не Нахеля, и я заснула без угрызений.

Не знаю, сколько прошло, но новый звук был похож на протяжные хрипы. Я рискнула повернуть голову. В ушах шевелилась вата, но боль не прострелила как в первый раз. Её вообще не было, даже когда я попыталась привстать на локте. Я лежала в тарталёте, переодетая в чистую спортивную пару и сухие носки, завёрнутая в изотермический плед, и в распахнутую дверцу наблюдала берег. На большом валуне курил Бритц. Интересно, что было бы, перепутай он сигарету с тучканчиком, который я обронила. Ему разорвало бы пасть? Его рукава были в брызгах крови. Конечно, в чужой. Нахель с питательным батончиком в лапище ходил туда-сюда вдоль берега и пинал гальку.

— У меня желудок слабый, — пожаловался он и укусил батончик. — Ты закончил наконец?

— Не знаю.

— Кто же так пытает? Уж я видел многое. Но это похоже на расправу.

— У меня мало опыта. Всё время норовлю пережать.

— Дай ему… дойти… до конца…

Так хрипела бесформенная куча у ног Бритца. Она тряслась и надсадно смеялась. Галька вокруг была вся в крови, клочках волос, тряпок и в каком-то пепле. Этим пеплом была вымазана табакерка шчера, которую Кайнорт, должно быть, выбил у него из карманов. Эзер выглядел так, будто устал мучить. Впервые в жизни. Он выглядел разочарованным и озадаченным одновременно. Выдохнул, убрал сигарету, поднялся и достал керамбит.

— Ладно, нам пора. Эмбер, тебе лучше?

— Лучше, чем ему, — я поразилась, насколько нормально зазвучал мой голос после всего.

— Эй, я думал, мы возьмём его с собой в Эксиполь, — сказал Нахель

— Если он у меня не заговорил, Йо-Йо его тем более не заставят. И я ему верю, пожалуй. Он ничего не знает, и среди их оружия уж точно нет того, чем убили лидмейстера.

— А если оно в общине?

— Идите-идите… — сипел шчер и щупал раны переломанными, опухшими пальцами. — Шамахтон разорвёт вас на кусочки…

Кайнорт колебался. Он посмотрел на меня, вдаль на чёрные скалы, по которым катились туманы, опять на меня.

— Нет, домой. У меня не было в планах рваться на кусочки, это уже не моя компетенция. Я только покажу Эмбер, насколько она не права.

— В чём? — спросила я.

— В том, что я, может быть, маловероятно, но как будто ещё не безнадёжен. Так что смотри.

— Не надо, — у