Воин-Врач III - Олег Дмитриев

довезли, один Сильвестр ещё дышал вроде, — отрывисто и зло бросал через плечо Гнат, не снижая скорости. К стенам жалась дворня, либо самостоятельно, либо придавленная к брёвнам тяжёлыми руками нетопырей. Которых в тереме стало заметно больше, чем обычно. Это, как и злой запалённый голос воеводы, наводило на исключительно безрадостные мысли.

В «операционную» ввалились всем скопом, тут же кинувшись к кадкам, возле которых уже ждали монахи-санитары, что быстро помогли и помыться, и одеться.

Я уже был у стола, когда вбежали Дарёна. И Леська с ней. Но в срочной анестезии необходимости не было. Наоборот, были все шансы, что потребность в ней вот-вот пропадёт совсем.

Изо рта шпионского монаха сочилась тёмная кровь. Судя по пятнам на всём пути и насквозь мокрой шубе, что валялась здесь же в углу, внутри Джакомо Бондини её, крови, сейчас было от силы стакана два-три. Остальная вытекла по дороге из двух небольших отверстий на груди и на спине. Минуя торчавший в них арбалетный болт. Кто бы его ни отправил — дело своё он знал отлично. Такой выстрел прямо в сердце в этом времени шансов не оставлял никаких. Да и не только в этом. Но монах каким-то невозможным, недопустимым образом продолжал очень плохо, но дышать. И пульс у него сохранялся. Мало шансов, ох, как мало.

— Дарён! — рыкнул Всеслав. И тут же «отступил назад», уступая мне оба тела: и монаха на столе, и наше с ним, одно на двоих.

То, что пятна были тёмными, я заметил сразу, когда глянул на стол, пока мылся. По пятнам на снегу, ступенях и крыльце ставить диагнозы нас не учили, призывая верить своим глазам, но не настолько. Крови налилось много, но он продолжал дышать, а, главное, прощупывался пульс. Значит, даже при такой кровопотере сохранялось какое-то давление. А, значит, вряд ли были перебиты крупные артерии. То, что аорта цела, сомнений не вызывало. С минимальным её повреждением не то, что до Киева не довезли — «мама» сказать не успели бы.

А потом пошла работа. Удивила Леська, что не только не осела у стены, закатив глаза, а подошла к столу, перед этим помыв руки по локоть и надев халат, который ей выдал удивлённый монах-санитар по кивку. Дарёниному, не моему. Мне кивать было вообще некогда. Странно, в операционной нарочно не топили сильно, чтоб прохладно было, холодновато даже, а пот мне Вар прихваченной со столика «клювом»-зажимом прожаренной холстиной утирал уже в который раз. Хорошо, что инструмента теперь было гораздо больше, чем тогда, на насаде, когда спасали геройских защитников Дары и Вольки.

Подойдя ближе и осмотревшись, продолжая отказываться валиться в обморок, Леся неожиданно «включилась» в «наркозную» песню княгини. Сперва только в каких-то отдельных местах, а потом и полностью.

— Уйми её, княже! — прохрипел Вар.

Полусекундный взгляд мельком на них с Немым показал, что оба вот-вот сползут под стол, «прихваченные», попавшиеся под волну двойного наркоза, что явно работала «по площадям». И которую я отключил, не имея времени и возможности на слова и жесты, пинком в голень ведуньиной внучке. Та айкнула и петь перестала. Вернув мне ассистентов. Без которых уже было никак.

Понимая, что шансов у меня, пожалуй, всего один, и тот слабенький, я снова рискнул. Резкий разрез над грудиной, от ключиц и до самой «белой линии», подсушить — и завести ту самую «нитяную пилу», которой так и не светило теперь стать «пилкой Джигли», за чуть приподнятую крюками костную пластину.

Звук, что издаёт кость, которую пилят, передать словами вряд ли возможно. Как и то, о чём думали «коренные жители» одиннадцатого века, глядя за тем, как великий князь Киевский Всеслав Полоцкий распускал вдоль грудину у какого-то непонятного мужика, которого жуткий воевода Рысь на собственных руках втащил в лазарет.

— Держать! — команда, отданная мной Всеславовым голосом, к людской речи и звукам отношения не имела вообще. Хирурги в работе чаще всего вообще без слов обходятся. И это, пожалуй, к лучшему.

Янко и Вар, удерживая ранорасширители, хорошие, новые, сделанные северянином-Свеном, что цепляли окровавленные рёбра Джакомо Бондини, смотрелись очень тревожно. В плане того, что эту команду, эту задачу они выполнят точно, не думая о том, может ли вообще такое быть, или нет. Как уже начинали привыкать за последние полгода. Но вот в том, что их потом можно будет держать среди здоровых — сомнения закрадывались. Блеск был в их тревожных глазах. Тоже тревожный. Но пока мы работали вполне слаженно.

Вдоль стен уже лежало три монаха, одного из которых оттаскивали за ноги менее впечатлительные товарищи. Феодосий пока был похож на нормального, но тоже очень условно, конечно же. Он качал маленькие меха́, похожие на кузнечные, подавая воздух в трубку из коровьей трахеи, шевеля видимые нами всеми лёгкие брата Сильвестра. Ритм себе инок отбивал босой ногой по дереву. Вполне попадая в такт с «наркозным» напевом Дары, которая на стол смотреть перестала сразу, наученная предыдущими зрелищами. Она и Леське голову едва ли не руками повернула в другую сторону. Дыхательная трубка, торчащая изо рта брата Сильвестра, шум воздуха, вид шевелившихся лёгких в распахнутой настежь грудной клетке — зрелище для неподготовленного человека довольно сложное. Да и для подготовленного в нём никакой радости нет, откровенно говоря. Но такого смертельного ужаса оно не вызывает — ты смотришь, ты видишь, ты знаешь, что нужно делать. И делаешь.

Раскрытая, как пасть сказочного чудища, грудная клетка и в этом времени вряд ли была распространённой картиной. На полях битв и сражений, конечно, случалось всякое, мечи и секиры оставляли страшные раны. Но чтоб вот так, голыми руками распахнуть грудь живого, пусть и еле-еле, человека? И влезть туда железками? Таких умельцев сейчас совершенно точно не было. Кроме меня. И знания анатомии, достаточные для того, чтобы понять, что именно и где конкретно искать, тоже были на целом свете лишь у одного человека. И итальянцу несказанно повезло. Дважды. И с тем, что он попал именно в мои руки, и с тем, что снайпер-киллер промахнулся буквально на несколько миллиметров.

Поврежден был коронарный синус, крупный сосуд у правого предсердия. Осмотрев сердце со всех сторон, от вида чего перехватило дыхание и у Федоса, и у Вара с Немым, убедился в том, что стенки целы, рана была только одна. И, сшив края вены, с облегчением отметил, что кровотечение прекратилось. И вряд ли из-за того, что из шпиона-монаха