Воин-Врач III - Олег Дмитриев

суток дежурства в хирургии, злой и невыспавшийся, я вызвал их обоих и не стесняясь в выражениях объяснил своё ви́дение ситуации. В результате Славе нашли нового водителя, а Веня перешёл в начальство больничной фабрики-кухни, где в окружении пышных сестёр-хозяек, поварих и буфетчиц расцвёл ещё ярче, раскабанев за год так, что и не узнать стало. Потом, в девяностые, он открыл своё дело, торговал на рынке и выкупил заводскую столовую, переоборудовав её под цех полуфабрикатов. Когда было совсем тяжко — привёз два «ГАЗона» продуктов для пациентов и врачей. Бесплатно. Слава к тому времени перебрался на невысокий, но руководящий пост в облздрав, где помогал в меру сил с финансированием, но в основном информативно. Даже когда вокруг кошмар и полный развал всего, можно работать. Были бы желание и время.

Всеслав со мной согласен был полностью, а его память подкинула несколько примеров, как похожие ситуационные перемещения проводил он сам, его отец и дед. Чаще всего, добиваясь улучшения. Мы продолжали думать одинаково, невзирая на тысячелетнюю пропасть между нами.

Под еду и напитки разговор пошёл бодрее. Пото́м. Сперва, как требовали ритуалы, надо было угостить посетителя, нежданно перешедшего в статус практически родственника, и выслушать благодарности и восхищения, сообразные моменту.

— Ох и ядрён же у тебя квасок, князь-батюшка! — сипло выдавил вожак воров и убийц, утирая выступившие слёзы. — Интересно, хрен рубленый кладут, или прям целиковый?

Всеслав никогда не задумывался о рецептуре кваса, а интересу и дегустационным способностям гостя удивился.

— Хрен-то его знает, как они его туда кладут или макают, — с усмешкой ответил он, — погоди, это ты ещё настоек наших не пробовал.

— Всеславовка? Знатная вещь! Наши все оценили. Удобно: и от ссадин с порезами помогает, и от мозолей, и душу лечит, особенно та, что с перцем жгучим! — закивал согласно Иван.

Скрипнула дверь, дав понять, что зайдут не Гнатовы нетопыри, и впустила зав.столовой. Почуяв важную секретность или, может, получив указания от Буривоя, наш «столик» она обслуживала лично, без «лебёдушек». В разговоры не мешалась, глазами да носом по сторонам не водила. Но и второй её заход, теперь с несколькими флягами, так удивившими Болеслава далеко отсюда, снова будто заморозил Звона на полуслове. Проводив Домну глазами до скрипнувшей снова двери, он отмер:

— Хороша́ баба. Мужа её, Всеволода-покойника, знавал я. Помню, прибегают двое побитых, да жалуются, что пасечник один за место на торгу платить отказывается. Тогда спокойно было, я вышел сам глянуть. А он как раз ещё троих ребятишек моих в пыли валял возле своей телеги. Подошёл я, разговорились, знакомцев общих нашли. А чего ты так смотришь? Когда клич княжий приходил, мои тоже ополчаться шли. Что мы, не русские что ли? Мне тогда семнадцать минуло, когда с Ярославовой дружиной в Мазовию на лодьях пошли. Там и со Всеволодом перевидеться могли бы, да не довелось. Он на переднем краю был, а наши все, вольные, следом шли. Я к нему потом частенько заезжал, на пасеку-то. Мирно там было у них, привольно. Эти двое так глядели друг на дружку, да на деток, аж на сердце теплело…

Всеслав слушал, не подавая и вида, что о жуткой тяжёлой истории Домны знал хоть что-то. Держался равнодушным, как обычно, и Гнат, разливая по лафитничкам перцовую.

— Мои тогда помогли Грачу с Вороном тех мразей датских найти да наизнанку вывернуть. Один только в монастыре у ромеев спрятался, грехи замаливает. Но и за ним смотрят, не жить ему долго.

По ночному князю было видно, что говорил он правду и о чём-то очень личном. По Всеславу никто и не догадался бы, что имена Ворона с Грачом ему хоть что-то значили. Не удержался только Рысь:

— Плохо смотрят. Проглядели.

Звон мазнул по воеводе острым взглядом, но объяснений не последовало.

— Давайте-ка помянем доброго воя Всеволода и детишек его, — проговорил Чародей и опрокинул стопку. Продолжив ровным тоном, занюхав горбушечкой:

— Беда с ним вышла, братко, с тем датчанином. Взял привычку под стеной монастыря сидеть вечерами, под оливковым деревом старым, высоким. Каждый день приходил, чётками гремел, молитвы шептал. А однажды завыли волки там в окру́ге. Всполошилась братия, забегали. А как стали подворье с огнём обходить-осматривать — его и нашли. Сидит, спиной к оливе прислонившись. Как живой. А промеж сандалий — голова его снизу, с земли, на тулово смотрит грустно. А в зубах у неё гривна киевская. Точь-в-точь как та, какими за убийства детей Егор-митрополит расплатился с ними.

Весь недолгий рассказ Звон не сводил глаз со Всеслава. И лишь в конце, после долгой паузы, спросил глухо, зло:

— А сам он, Егор?

— Пропал митрополит. Как корова языком слизнула. Никто не знает, куда делся, — равнодушно пожал плечами Чародей.

— Мои до твоих ворот довели его. Три седмицы ждали, что выйдет. Я потом велел уходить. Не иначе сам Сатана прибрал мразь ромейскую, — стараясь повторить за князем ровный тон, проговорил Иван.

— Не иначе, — кивнул согласно Всеслав. — Сам видишь, не нужны враги на Руси, не внутри, ни снаружи. Одного Сатана прибрал, второй в дальних краях чужеземных, за монастырскими высокими стенами, на святой земле, куда нечистому точно хода нет, голову потерял от жадности. Как ангелы крылом смахнули.

Гнат, как раз откусивший ржаного, закашлялся так, что князю пришлось по спине ему колотить с гулким звуком, как по бочке.

— Поляки вон приходили давеча, — неторопливо продолжил Чародей, когда воевода перестал кашлять и потянулся за морсом, запить. — Большая толпа, весь Днепр заполонили, паскудники. Расстроили Речного Дедушку. Он всех и прибрал до единого…

— Жуткое дело, и не говори! Мои, те, кто рыбные ряды держит, устали пересчитывать железо на серебро. У рыбаков, тех, что подо льдом сетями да перемётами рыбу берут, откуда-то стали мечи, рогатины да доспех справный появляться. Им-то без надобности, нашим сбагрили, — с усмешкой поддержал Звон.

— Ну да, Деду Речному дружина да доспех ни к чему, он и сам неплохо справляется, — легко согласился Чародей.

Потом выпили за землю русскую, за здоровье друзей живых, за помин души покойных. Были тосты и за успехи в новых начинаниях. Добрались, кажется, и до предпоследнего, «за нас с вами и за хрен с ними», который матёрому уголовнику понравился особо. Расстались с огромным трудом, большими друзьями, условившись через пару-тройку дней снова увидеться и обсудить общие дела более обстоятельно