Воин-Врач III - Олег Дмитриев

в те предвоенные годы, многим было очень страшно и без публичных казней на площадях. Да, в каждом времени свои приметы. И свои перегибы на местах. Но то, что князя заинтересовало в моей памяти, не скрыл: показал и биндюжника Грача, и харизматичного подполковника угрозыска в приморском послевоенном городе, и героев рассказов из Вишерских лагерей. Мы наловчились обмениваться информацией почти мгновенно и вряд ли заметно «снаружи», но Всеслав заметил, как насторожился, не прерывая рассказа, Гнат.

— Что не так? — спросил князь.

— Да глаза у тебя… Вроде наружу смотришь, а вроде как и внутрь вовсе. Да притом и себе, и мне внутрь. Никак, с Врачом говорил? — последний его вопрос был задан тем самым «специальным» голосом, какой и рядом стоя не услыхать.

— Да. Зови, Гнатка, его, Звона этого. Посмотрим, чего он нам назвонит, — ответил Всеслав.

— Может, не тащить его в терем-то, такого? — предложил воевода.

— А где мне с ним говорить, на конюшне? В хлеву? Тут, думаю, как с северными племенами лучше: честно, в открытую играть. Лжа кривая всегда наружу вылезет, когда не ждёшь. Коли захочет — тайным ходом проведи его, как стемнеет, чтоб мордой по двору не светил особо.

— Не светил? — удивился Рысь. Да, быстро князь усвоил и информацию, и терминологию с лексикой.

— Ну, чтоб не примелькался тут ратникам. Кто знает, может, видали его, может, ищут за что? Непростой он, как ты говоришь. Вряд ли, конечно, ищут самого́. Как раз потому, что…

— Мордой он светить не любит, — понятливо кивнул Гнат.

— Ага. Давай в жилье посидим с ним, да только не с переднего всхода, а с дальнего заводи. И карту не забудь. Вдруг о чём путном сговоримся.

Князь хлопнул друга по плечу и отправился в терем, оставив его на балконе одного.

— Вдруг… Не «вдруг», а к бабке не ходи — сговоритесь. Твоей волей чародейской что живые, что покойники договариваются так, что любо-дорого! — бурчал себе под нос главный нетопырь, спускаясь на подворье.

Дверь в горницу распахнулась беззвучно. Всеслав поднял глаза от лекарского трактата, что только сегодня закончил переводить один древний ромей, монах из Лавры. Отвлечься от слов современника и одного из учеников самого́ Галена, которого назвали отцом хирургии, было трудно, но пришлось.

Первым зашёл Гнат, встав привычно за правым плечом. Следом Вар, оставшись у двери. За ним в горницу, ковыляя и опираясь на батожок-посошок вошёл согбенный, едва ли не горбатый старик в какой-то неприметной рванине. Глаза его обежали комнату ненавязчиво, вскользь, но как-то удивительно цепко. И что-то насторожило меня. Не то во взгляде этом, не то в само́й фигуре гостя. Последним, притворив бесшумно дверь, зашёл Ян Немой, встав с другой стороны от Вара.

— Поздорову тебе, великий князь Всеслав Брячиславич! — скрипнул старческий голос.

— И ты здрав будь, мил человек, — не сразу отозвался Чародей, пристально следя за вошедшим. Продолжая доверять нашему с ним чутью. — Проходи к столу, не труди ноги старые.

— Благодарствую, княже, ох, благодарствую! Мало кто из молодых поймёт, как оно бывает, когда и стоять-то уже трудно, — дед, кряхтя, усаживался на лавке, а мы лишь укреплялись в подозрениях.

— С чем пришёл, старче? — спросил Всеслав, чуть сдвигая светильник так, чтобы лучше видеть древнего уголовника.

— Люди, кому положено, знают меня как Звона Ивана. Промысел мой ночной, речной да морской. Ватаги мои от Ильмень-озера до Русского моря гуляют, на восход и на закат забредают. Пришёл я с тобой, княже, о житье-бытье поговорить. Может, чем полезен буду. Может, и ты чем отблагодаришь за помощь.

Дед скрипел мерно, убаюкивающе, будто тоже гипнозом владел. Рысь изучал его, кажется, как музейный экспонат или диковину иноземную на торгу, и сосредоточенным выглядел больше по привычке, не чуя ни угрозы, ни подвоха. Хорошо ему.

— Говоришь, много народу за Звоном ходит. Ватаги верные, друзья лихие. Это хорошо. Но пусть он, человече, сам мне о том поведает, — равнодушно произнёс Всеслав. А дед перед ним заметно вздрогнул.

— О чём толкуешь, княже? Я — Звон, сам на твой зов явился, как условлено было! — еле уловимое изменение тембра от чуткого Чародеева уха тоже не укрылось.

Князь сперва откинулся было на спинку, но тут же резко склонился к столу, да так, что старик отпрянул. А после втянул прерывисто воздух носом, чуть поводя головой. Не сводя глаз с гостя.

— Ты, мил человек, к великому князю в дом пришёл. Которого Чародеем да оборотнем за глаза зовут. Который с Речным да Лесным Дедами знается, сам по небу летает, да других тому учит.

Всеслав понизил голос и чуть добавил хрипотцы, что обычно предваряла рык. Собеседник сдвинулся на самый край лавки. Борода его дрожала.

— Звону, когда он ногу поломал под Новгородом, три десятка зим было. Да с той поры ещё полтора минуло. Хоть и тяжкое у Ивана ремесло, да не настолько, чтоб дряхлым дедом выглядеть. И ходишь ты не так, как со старыми ранами двигаются, и садишься совсем иначе. Руки да морду клеем намазал, чтоб морщинами пошла, да пятен старческих чистотелом, ласточкиной травой, намалевал. Мел или извёстка в волосах и бороде. Хорошо. Для скомороха. На торгу сработает. Но я не на торгу!

Раскатистая «р» вышла замечательно, и пламя в светильнике колыхнулось, как по заказу.

— И пахнет от тебя, человече, молодым, что в чужое тряпьё рядится, и голос тебя выдал. Если хочет Звон говорить ладом — пусть сам приходит. Я его самого ждал, а не ряженых от него. В том, что придёт он на мой двор и выйдет с него живым, как и ты — слово моё порукой. А оно, всякий знает, дорогого стоит.

Чародей откинулся на спинку, делая вид, что к разговору утратил всякий интерес.

— Прости, батюшка-князь. Говорили бугру, чтоб шуток с тобой не шутил, да упёрся он. То, говорит, не шутки, то последний ход, за которым, Микеша, обратной дороги не будет, назад не свернёшь. Хитрый он, Иван-то, битый-травленый.

Теперь голос фальшивого Звона звучал чистым приятным баритоном, без хрипа и пришепётывания.

— Рысь, проводи Микешу. Смотри, парень, я до утра ждать не буду, у меня дел точно побольше вашего, — ответил Всеслав, открывая снова записи неизвестного Феодота, ученика великого Клавдия Галена.

«Второе пришествие» было точной копией первого, только вместо фальшивого старца