Рекрут - Алекс Хай

Командир снова кивнул и сделал какие-то пометки в блокноте.

— Благодарю, Ром. Сегодня до конца ночи ты свободен. Напоминаю, что завтра Праздник Равенства. В шествии участвуют рекруты. И ты среди них. Подготовь парадную форму.

Я закатил глаза.

— Праздник? После того, как Элвина чуть не осталась в пустыне, а тварь помахала мне лапкой?

— Именно поэтому, — мягко улыбнулся Сойр. — Люди Альбигора должны видеть, что наш клан жив и силён. Что наши бойцы сражаются ради города, добывают Ноктиум, защищают их мирный сон. Даже если ночью им самим снятся когти и пепел.

Я поднялся.

— Знаете, мастер Сойр… Вы иногда пугающе мудры.

— Это опыт, Ром. Он хороший учитель. Правда, требует высокую плату. Ты свободен.

* * *

Праздник Равенства проходил дважды в год в дни весеннего и осеннего равноденствия.

В Альбигоре было сложно определить время года: пустыня вокруг города всегда оставалась одинаковой, а защитные купола над городом поддерживали комфортную температуру целый год.

Но праздники в городе любили.

Этот начался со звона колоколов на здании Совета, продолжался яркими световыми всполохами на куполе — искры и салюты сверкали целые сутки. Повсюду играла бодрая музыка, горожане оделись в самое нарядное и высыпали на улицы.

Главный проспект города был украшен стягами Дневного и Ночного кланов, гирляндами, цветами, флажками. Люди стекались сюда, чтобы посмотреть на парадное шествие двух великих кланов.

— Рекруты, построиться!

Парадная форма мне не нравилась. Черная с серебром, с неудобными дурацкими плащами с фиолетовым подбоем, да и высокие сапоги пришлось начищать добрый час. Мне куда больше нравились высокие ботинки. Но смотрелось это пафосно — не отнять. Все эти полумесяцы, серебряные перевязи для оружия, начищенные пряжки… Даже я, с моим презрением к лоску, выглядел прилично.

Элвина стояла чуть поодаль — бледная, но упрямая, с идеально ровной осанкой. Формально её могли освободить от участия. Но эта девушка явно была не из тех, кто упустит возможность возможность покрасоваться перед публикой.

Рядом с ней стояла Лия — обе девушки старались даже не пересекаться взглядом друг с другом. Хван грыз яблоко в соседней шеренге, но тут же выбросил огрызок, когда прогремел приказ магистра Эйлора:

— Рекруты, шагом!

И мы пошли.

Альбигор сиял. Улицы были украшены лунными фонарями и солнечными кристаллами. На каждом углу — мимы, иллюзионисты, разносчики сладостей и шуты, у которых хватало наглости шутить про кланы. Народ высыпал на улицы: женщины в масках, дети с флажками, старики с мерцающими орденами на лацканах. Нас приветствовали, бросали цветы. Я поймал одну пыльную розу — и машинально сунул её Лии.

— Это за то, что ты не убила Элвину.

— Я старалась, — фыркнула она, но розу не выбросила.

Мы шли по главным улицам, пока не достигли центра — Храма Двух Ликов.

Он был величественным. Зеркальные башни, соединённые тонким мостом, отражали небо. Один фасад — светлый, ослепительно белый, украшенный солнечным орнаментом. Второй — тёмный, как ночь, с узорами из ноктиумного стекла, которое мерцало тенями.

Два Лика — Дня и Ночи, от которых зависела жизнь Альбигора.

Рекруты Лунных и Солнцерожденных выстроились вместе. Не рядом, конечно. Просто… в одном пространстве. Мы — в черно-фиолетовом с серебром. Они — в бело-золотом. Вся сцена выглядела как театральная постановка, которая должна была продемонстрировать городу идеальный баланс и крепкий мир.

В этот момент над куполом раздался глубокий, колокольный звон. Один раз. Второй. На третий в храм вошли двое. Каждый со стороны своей башни.

Первый — Герцог Варейн, глава Лунорождённых. В чёрной мантии с серебряными узорами, его Тень шла рядом, принимая форму тонкой волны, скользящей по полу. Высокий, отточенный временем профиль, цепкий взгляд.

Второй — Доминус Лукретий, глава Солнцерождённых. Он был одет в ослепительно белый мундир, за его плечами покачивался длинный золотой плащ. У Солнцерождённых не было Теней, но были Блики. Блик — сгусток света, мерцающий за его спиной, как ореол. Я впервые видел такой яркий Блик.

Они встретились у подножия алтаря — гигантской статуи, изображающей свет и тьму в человеческом обличии. Молчание в зале стало плотным, как ткань.

— В день Равенства, — произнёс Варейн, голос его был глубоким, — мы вновь вспоминаем о Переплетении. О том, что свет и тьма — не враги, а половины целого. Что ни один из нас не может быть полным без другого.

— И что кровь, пролитая в прошлом, не должна вновь вызывать бурю в настоящем, — подхватил Доминус. — Мы — стражи этого города. Не враги, но хранители древнего баланса.

Они протянули руки — каждый коснулся чаши у подножия статуи.

Произошло нечто странное: Блик Доминуса и Тень Герцога начали переплетаться над чашей. Не сражаясь, не уничтожая друг друга, а создавая странную вязь из света и тьмы. Это была какая-то неведомая магия. Очень красивая.

— Равенство не всегда значит согласие, — сказал Варейн. — Оно значит признание. Признание того, кто стоит напротив.

— И обещание, — добавил Лукретий. — Что в Альбигоре будет мир, пока эта чаша полна.

Свет и тьма в чаше вспыхнули одновременно, слившись в серебристо-золотой пульс, и погасли. Все вокруг разом выдохнули. Я в том числе. Моя Тень дрожала. Как струна.

Это было величественно. И тревожно. Слишком уж органично слились в этом ритуале свет и тьма. Словно когда-то они уже были едины. И распались.

Теперь они лишь играли в равновесие. Осколки чего-то великого, единого.

Когда свет и тьма в чаше вспыхнули и слились в ослепительное серебро, все в зале задержали дыхание. Даже Тени, обычно живущие своей волей, замерли. Их силуэты вытянулись, как будто ловили отголоски древнего, слишком древнего эха.

Первыми отреагировали магистры. Магистр Салине слегка склонила голову — знак уважения или тревоги, не разобрать. Лицо магистра Ясби побелело, он стиснул жезл так, что побелели костяшки пальцев. Магистр Трейн, глава Архива, записывал происходящее в артефактный свиток, не отрывая взгляда от чаши, будто боялся, что упустит что-то важное.

А затем чашу принялись наполнять. Из каждого клана по очереди выходили маги и воины, магистры и наставники — и каждый нес кубок с водой. У Лунорождённых вода была тёмной, почти чёрной. У Дневных — белой, полупрозрачной.

Они выливали свою воду по очереди, пока чаша — символ равновесия — не наполнилась до краёв.

Толпа за нашими спинами пришла в движение. Кто-то