Плененная - Сильвия Мерседес

Однако в этот раз стол устелен вырезками. Множеством вырезок из разных журналов: «Обозреватель Уимбурна», «Пенни в иллюстрациях», «Утренняя хроника», «Время поэтов» и другие. В одной из вырезок я узнаю рецензию Филверела и Луриса, которая стала ударом для брата месяц назад. Но остальные?

Я просматриваю их одну за другой и совсем падаю духом. Похоже, рецензия Филверела и Луриса была единственным положительным отзывом на рассказ Оскара. А вырезок так много! Слова и фразы прыгают с дешевой типографской бумаги, впиваясь в глаза:

«Бесплодная попытка подражать величайшему таланту».

«Неоригинально».

«Подача интересна, но убита посредственными идеями».

«Слабое исполнение».

Но и это не самое худшее. Самое ужасное – имя, всплывающее в каждом из этих отзывов.

«Эдгар Дарлингтон».

«Эдгар Дарлингтон».

«Эдгар Дарлингтон».

Вновь и вновь, без конца. Имя брата, противопоставляемое имени отца. Талант ученика, сравниваемый с талантом учителя.

Я опускаюсь на постель Оскара. Руки, держащие вырезки, дрожат. Глаза застилают слезы. Я запрокидываю голову и смотрю в потолок, пытаясь сглотнуть вставший поперек горла ком. Не хочу, чтобы брат увидел меня такой, если вдруг сейчас вернется.

Ноздри улавливают странный запах, и я хмуро принюхиваюсь.

Я знаю, где брат.

Вскочив, я подхожу к окну, распахиваю его и выбрасываю на улицу скомканные вырезки. Пусть гниют в сточной канаве, где им и место!

Я закрываю окно и защелкиваю задвижку. Затем спешно спускаюсь на первый этаж и пересекаю гостиную с кухней, следуя к узкой двери со сломанной щеколдой и выбитыми панелями в задней части дома.

Я медленно толкаю ее.

В ноздри бьет знакомая вонь плесени, гнили и холода. Волной накрывают воспоминания. О том, как я сидела на этих ступеньках, на границе между тьмой внизу и светом по другую сторону двери. О том, как сжимала в руках дрожащего брата. О том, как я ждала, надеялась и молилась, чтобы мама спустилась и выпустила нас. Поскорее, поскорее, поскорее…

Я целую минуту стою с закрытыми глазами в ожидании, когда меня перестанет мутить. Потом очень тихо зову:

– Оскар?

Внизу раздается шорох. Слишком громкий для мыши.

Закусив губу, открываю дверь шире, впуская в подвал как можно больше света. Шаг за шагом спускаюсь вниз. Под ногами зловеще скрипят ступеньки.

– Оскар, я знаю, что ты там. Выйди ко мне, дорогой? Пожалуйста!

– Уходи, Клара.

Замираю.

Я напрягала слух, ожидая услышать голос маленького мальчика. И почему-то совершенно не ожидала услышать голос мужчины. Низкий, грубый. Надломленный.

По позвоночнику пробегает дрожь.

– Это Оскар, – шепчу я себе. – Просто Оскар.

Это не… не отец.

Отец мертв. Его больше нет.

Он не может быть там, внизу, в темноте. Уже нет.

Выровняв дыхание, продолжаю спуск. Сойдя с последней ступеньки, останавливаюсь и даю глазам привыкнуть к мраку. Спустя какое-то время наконец вижу сгорбленную фигуру, вжимающуюся в кирпичную стену напротив. Брат подтянул ноги к груди и зарылся лицом в колени. Но он не лежит ничком. Он жив.

– Оскар, – выдыхаю я. Опустив голову, чтобы не задеть потолок, пересекаю разделяющее нас пространство. – Оскар, что ты там делаешь?

– А что, по-твоему, я делаю? – Голос брата – низкое рычание. – Я там, где мне место. Теперь я это понимаю. Давно следовало понять. Я там, где мне место. Во тьме и в грязи.

Я с трудом сглатываю. Присев рядом на корточки, касаюсь ладони брата. Он такой холодный.

– Пожалуйста, дорогой. Пожалуйста, выходи. Давай я приготовлю что-нибудь поесть? Ты, наверное, проголодался.

Он медленно поднимает тяжелую голову. Его глаза блестят в льющемся от двери свете, в радужке кружит тусклая зелень.

– Я думал, ты не вернешься.

Из груди рвется всхлип, и я давлю его, задержав дыхание. Как я могла поступить так с ним? Как позволила себе настолько увязнуть в делах Веспры, в своих собственных глупых заботах, что потеряла счет дням? Как могла столько времени думать о маленьких троллятах, которые даже мне не родные, когда тот, за кого я действительно отвечаю, был здесь и страдал в одиночестве?

– Я всегда возвращаюсь, Оскар, – сжимаю я его ладонь. – Ты ведь знаешь это.

Он вглядывается в меня долго и пристально, странно вращая глазами.

– Я никогда не освобожусь от него, Клара, – шепчет брат. – Он всегда здесь. В моей голове. Все это знают. Все. Мне никуда не деться от его тени. – Оскар со стоном утыкается лицом в колени. – Неужели никому меня не спасти?

К горлу подступает желчь.

– Я спасу тебя, Оскар. Спасу!

– Не сможешь, – качает он головой. – Ты в ловушке той же тьмы, что и я.

– Тогда мы спасем друг друга.

– Как? – спрашивает Оскар жалобным слабым голосом, и я снова вижу в нем своего маленького братишку. Милого. Невинного. Измученного.

Я сажусь рядом с ним, прислоняясь спиной к холодной стене. Обвиваю его рукой, укладываю его голову на свое плечо и прижимаюсь щекой к растрепанным локонам. У меня нет ни слов утешения, ни слов, способных облегчить его боль. Я не могу подарить ему успокоение. Он знает, что я понимаю его, но этого, конечно же, недостаточно.

Я начинаю укачивать его, баюкая тихим напевным голосом:

– Давным-давно жили-были сестра и ее маленький брат. Брат был очень храбрым. Они оба были очень храбрыми, если были вместе. Однажды мама сказала им: «Вы должны отправиться в Темный лес, мои дети. Ваш отец болен, и только вы можете найти лекарство от его болезни. Но чтобы выжить в этом путешествии, вы должны быть сильными, смелыми и верными друг другу».

Оскар издает душераздирающий всхлип. Поворачивается, обвивает руками мою шею и сотрясается от рыданий. У меня срывается голос, и я замолкаю. Я просто обнимаю его в темноте долгое-предолгое время.

Глава 23

– Клара?

Я вздрагиваю от донесшегося сверху голоса и, поерзав, издаю слабый стон. Я все еще сижу в угольном погребе. Оскар тихо похрапывает, положив голову на мои колени. Должно быть, я тоже задремала.

– Клара? Оскар?

Это Дэнни. Я морщусь. Не знаю почему, но в глубине души я надеялась, что в это возвращение домой мы с ним не повстречаемся. Жизнь у меня, конечно, насыщенная, но не настолько, чтобы я забыла о разделенном с ним поцелуе… Ох. Такое ощущение, что он случился вечность назад! Не забыла я и то, с какой пылкостью Дэнни говорил об освобождении меня от долговых Обязательств.

Как бы то ни было, отказаться от его помощи сейчас я не могу.