Дневник времён заразы - Яцек Пекара

проходили в зное и духоте, что окутали город, и в нараставшем гневе его жителей. Гневе, который пока ещё не был направлен на кого-то конкретно, но день ото дня набирал силу. Пока что он производил впечатление лишь клокочущего болота, однако я опасался, что под коркой из грязи, ряски и листьев на самом деле скрывается гейзер, что хлынет кипящей лавой, затопив и спалив всех.

Всё больше людей умирало от кашлюхи, и уходили они как быстро и внезапно, так и после продолжительной и изнурительной болезни. Разумеется, некоторые горожане, то ли чтобы показать собственную храбрость, то ли по своей необузданной глупости, полностью пренебрегали опасностью. Один бюргер, человек довольно значительного состояния и происхождения, говорил мне как-то:

— А я вам скажу, мастер Маддердин, что этот кашель вовсе не так страшен. Я бы даже сказал, что это болезнь лёгкая и приятная, так, горло прочистить. — Он для пробы несколько раз громко кашлянул.

— А трупы на улицах? — спросил я.

Он пренебрежительно фыркнул и пожал плечами.

— Если бы в любой другой день, независимо от этой выдуманной эпидемии, столь же выдуманной кашлюхи, так вот, если бы в любой другой день, годом или двумя ранее, вы однажды утром вытащили все трупы на улицы нашего города, то люди тоже бы ужаснулись и начали бы рассказывать небылицы. Но поскольку до сих пор покойников держали в домах, то никто и не видел, сколько жителей каждый день, каждую неделю умирает в Вейльбурге.

— Заглянув в приходские книги записей о смерти, это, вероятно, было бы легко проверить, — промолвил я.

Он пренебрежительно махнул рукой.

— Я, мастер, верю в то, во что верю, а не в то, что намалевали люди, которым я ни на грош не доверяю. Кроме того, вы сами знаете силу слухов, знаете, каковы людские языки, знаете, что они болтают, лишь бы болтать… Вот, скажу вам кое-что. — Он щёлкнул пальцами. — Хотя бы вчера рассказывали, что умер наш товарищ по цеху, а тут, поглядите-ка, он сам входит в трактир, живой и здоровый, и даже не знающий, что в глазах людей он уже мертвец. И что оказалось? — Он посмотрел на меня.

— Надеюсь, вы мне сейчас поведаете.

— Оказалось, что умер вовсе не он, а его брат и жена этого брата! — воскликнул он с триумфом.

— Тем не менее кто-то всё-таки умер, — заметил я.

Он замахал рукой.

— Неважно! — вскричал он. — Важно, что эти истории об ужасах болезни основаны на преувеличении или обыкновенной лжи. Уверяю вас, через год все будут от души смеяться над тем, как могли принять подобные сказки за правду.

Я кивнул.

— Я знаю женщину, которая в этом месяце потеряла мужа, отца и ребёнка, — произнёс я. — Я тоже уверен, что через год она будет от души над этим смеяться.

Он недовольно фыркнул.

— А я знаю мужчину, который в прошлом году потерял в пожаре жену, тестя с тёщей, ну, это, может, ещё и не такая большая трагедия, — добавил он с улыбкой, но тут же посерьёзнел. — И двоих маленьких детей. И что это доказывает? Ровным счётом ничего! А скорее то, что разные несчастья случаются с разными людьми, а смерть — это часть жизни. — Он взглянул на меня. — Чему ведь и учит неустанно наша святая, единственная и истинная Церковь, не так ли? — спросил он на сей раз с величайшим почтением в голосе.

Так что видите, дорогие мои, некоторых людей не переубедить, и хоть подсовывай им под самый нос трупы с выкаченными от кашля глазами и с алыми от выплюнутой крови устами, они всё равно скажут, что никакой кашлюхи нет, не было и не будет, а всё это — заговор и выдумка сил могущественных и зловещих, которые только и замышляют, как бы унизить почтенных жителей Вейльбурга. К тому же, надо признать, заговор действительно существовал. Ведь князь-епископ и архидиакон и вправду плели интриги против города, но кашлюху они не выдумали, а лишь решили хитро использовать её в своих целях.

Впрочем, среди наших горожан встречались и такие, которые эпидемию, правда, замечали и признавали, но, как люди бывалые, что хлеб ели из не одной печи, знали, что когда-то и где-то бывало и хуже. Вот, один нищий, старец, весьма в своём ремесле уважаемый, так мне однажды рассказывал:

— Мастер дражайший, да какая же это нынче эпидемия? — Он сухо рассмеялся, а потом закашлялся и отхаркнулся в угол. Отряхнулся. — Какая же это эпидемия? — повторил он презрительно. — В первый год правления императора Густава — вот это была эпидемия. Вы не помните, потому что слишком молоды, но людишки тогда дохли, как улитки на солнце. Всего-то два дня проходило от начала первых судорог до того мига, когда сгоравший в лихорадке человек испускал дух и его труп бросали на телегу.

— Я и вправду слишком молод, — пробормотал я, ибо император Густав умер ещё до моего рождения.

— А оспа, что как раз тогда разразилась, в то самое время, когда была великая война с поляками? — продолжал старик. — Не помните, как говорили, что это польские ведьмы наслали заразу на Империю?

Я пожал плечами. О самой войне я, конечно, слышал, хоть она и вспыхнула и длилась, когда я был ещё ребёнком. О деле с ведьмами мне, разумеется, тоже рассказывали. Вот только с примечанием, что подобные россказни служили солдатам и народу объяснением, почему имперские войска получают такую трёпку на всех фронтах. Поляки, какими были, такими и были, но колдуний, демонов и еретиков они не жаловали примерно в той же степени, что и мы. Разница была лишь в том, что они не признавали власти папы (что, впрочем, многие из нас считали идеей не самой глупой) и отрицали юрисдикцию Святого Официума (о чём мы искренне сокрушались).

— А красную горячку помните? — снова спросил старик. — Мало того что люди умирали, так они перед этим ещё и кровью так сильно срали, что кишки через задницу вылезали. Так что я, скажу вам честно, мастер, уж лучше предпочту этот наш безобидный кашель.

Эпидемия болезни, прозванной в народе «потрошительницей» (потому что она буквально вырывала из человека внутренности) или, как напомнил мой собеседник, красной горячкой, случилась в те времена, когда я учился в Кобленце. Что-то я не припоминал, чтобы ею заболел кто-то из моих товарищей или учителей. Но старик был прав: хворь была исключительно мерзкой и исключительно мучила свои жертвы, прежде чем их убить. А даже если кто-то и выживал, то часто был так изнурён и измотан, что потом легко умирал даже