Дневник времён заразы - Яцек Пекара

— Надеюсь, никто не выпьет это вино вместо него, — заметил Шон.

— Каноник запирает свою комнату на ключ, — напомнил я. — А в гневе, обиде и с больной рукой он вряд ли захочет принимать гостей после мессы. Как знаю жизнь, он тут же бросится к графину и попытается вином смягчить боль.

— И это ему вполне удастся, — мой спутник тепло улыбнулся и широко развёл руки. — Мы сегодня сделали много добра, Мордимер. Много, много добра.

Я удовлетворённо кивнул.

— Мы спасли покой этого города и жизни многих его жителей, а цена, которую мы заплатили, ничтожна.

— Я бы сказал, вовсе никакая, — добавил Шон, облегчённо вздохнув.

— И какая же это радость, что даже священника мы сумели убедить в любви к ближним, — подытожил я.

— Жаль, что столь одарённый человек больше не послужит нам, — сказал Людвиг с искренней печалью.

Я не мог с ним не согласиться. Но именно из-за его таланта нам пришлось от него избавиться. Этот талант делал каноника для нас опасным. В этом запертом, обезумевшем от страха перед настоящим и будущим городе одна безумная проповедь могла стать искрой, брошенной в бочку с порохом. А ни я, ни Людвиг не собирались сгореть в этом взрыве. Потому Шпайхель должен был умереть, хотя, поверьте мне, милые мои, я искренне об этом сожалел. Каноник мог стать нашим оружием, но каждый полководец знает, что в битве следует остерегаться офицера, обладающего собственной волей, разумом, гневом и чувством обиды. Такое острие лучше зарыть в землю, чем брать в бой. Вот почему мы зарыли каноника Шпайхеля, да покоится он с миром.

— Думаю, на похороны мы должны послать красивые цветы, — серьёзно сказал Людвиг.

— О, непременно пошлём! — воскликнул я. — Даже огромный венок!

— А с какой надписью?

— Не знаю, — пожал я плечами. — С любой. Например: «Дорогому другу с любовью. Покойся с миром», — предложил я.

Людвиг поморщился.

— Слишком сухо и формально, — вынес он критический вердикт.

— Что же ты предлагаешь?

Он прищурился и поднял голову, словно ища вдохновения.

— О, как ты счастлив ныне, любимый друг, — начал он наконец с благоговением, — своими очами созерцая славу двора Господня. Вспоминай порой о нас, оставленных в скорби и тоске в этой юдоли слёз. Никогда не забудем твоей мудрости, доброты и преданности славе Божьей. — Людвиг выдохнул, открыл глаза и посмотрел на меня с ожиданием. — Достаточно красиво звучит? — спросил он.

— Превосходно, — похвалил я и беззвучно похлопал в ладоши. — Пусть именно эта надпись украсит наш венок, чтобы все знали, что мы искренне оплакиваем выдающегося пастыря.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

АРХИДИАКОН УМБЕРТО КАССИ

Архидиакон Умберто Касси явился в Вейльбург, словно римский полководец, вступающий во врата Вечного города после великого триумфа. Он ехал во главе многочисленной свиты — конных придворных, плотного отряда копейщиков и слуг, облачённых в единые цвета: амарантовые штаны, жёлтые камзолы и зелёные шляпы. Придворные разбрасывали пригоршни монет в ликующую толпу, которая приветствовала досточтимого гостя рукоплесканиями, радостными возгласами и овациями. Какая-то разгорячённая девица, к слову, весьма пригожая и ладно скроенная, даже выскочила на середину улицы, сорвала с плеч блузку, обнажив пышную белую грудь, и воскликнула: «Хочу быть твоей, прекрасный господин!». Придворные мягко убрали девицу с дороги, а сам архидиакон учтиво кивнул ей и одарил благосклонной улыбкой.

Я знал, что в городской ратуше ещё до недавнего времени шли оживлённые совещания о том, как встретить архидиакона, и в конце концов восторжествовала идея оказать ему все возможные почести. Так что на рыночной площади стоял бургомистр в окружении самых именитых советников и держал в руках большую атласную подушку с ключами от города, отлитыми из чистого золота. Разумеется, это преисполненное почтения приветствие не имело никакого реального значения. Было известно, что Касси приехал сюда на войну, и войну эту он проведёт независимо от того, как город его примет. Я знал, что по этой причине советник Цолль ратовал за то, чтобы власти встретили въезд Касси полнейшим и абсолютным безразличием. Однако перевесила миротворческая партия, считавшая, что не следует дополнительно злить князя-епископа и его посланника, ибо главнейшая задача — переждать лихое время в наилучшем состоянии. Я же полагал, что решение советников, каким бы оно ни было, не имеет для развития событий никакого значения, поскольку у Касси и так уже намечены дальнейшие шаги. Но, как вы догадываетесь, дорогие мои, никто вашего покорного и смиренного слугу не спрашивал, как надлежит поступать городским властям.

Так или иначе, горожане ликовали, трубачи играли, придворные разбрасывали монеты, а сам Касси то и дело приветствовал толпу любезной улыбкой и милостивым кивком. Следует, впрочем, признать, что выглядел архидиакон великолепно. Он ехал на огромном седом жеребце, в чьих жилах с первого взгляда (даже столь неопытного, как мой) играла великая кровь, и двигался тот конь так легко и грациозно, словно исполнял некий боевой танец перед битвой. Сам же Касси был облачён в начищенный до блеска серебряный полудоспех, сверкавший в ранних послеполуденных лучах так, будто сам прибывший стал отражением-близнецом солнца или, по меньшей мере, чудом ремесленного искусства флорентийских мастеров, что творят зеркала и хрусталь. Архидиакон не надел головного убора, что сделал, как я полагал, по двум причинам: во-первых, дабы выказать отсутствие страха перед приёмом со стороны жителей Вейльбурга, а во-вторых, чтобы всем и каждому похвастаться длинными, светлыми и прекрасно уложенными волосами. И впрямь, его локонам могла бы позавидовать не одна женщина — их густоте, пышности и цвету…

— Держу пари, он посыпал голову золотой пылью, — заметил Людвиг.

— Вполне возможно, — согласился я. — Надо признать, погода ему благоволит. Куда хуже он выглядел бы под ливнем, в брызгах грязи, разлетающихся из-под конских копыт.

Шон фыркнул.

— Какая жалость, — вздохнул он, — что у нас в подземелье нет ведьмы, умеющей вызывать дождь.

Конечно, он шутил. Не потому, что мы поколебались бы воспользоваться подобной силой, а потому, что столь могущественных ведьм попросту уже не было. Да, когда-то, когда шабаши были сильны и властвовали в Британии, летописцы упоминали, что ведьмы умели насылать град на поля и даже снег и мороз во время летнего зноя. Однако теперь ни о чём подобном слышно не было, а если где-то и когда-то в наши времена ведьм и обвиняли в ниспослании града, засухи или дождей, то были то обвинения, основанные на лжи или выдумках.

Возвращаясь, однако, к архидиакону, нельзя не признать, что его стать производила впечатление ещё и потому, что был это мужчина высокий, широкоплечий и держался в седле не