Вершина Мира - Андрей Алексеевич Панченко

Не говоря друг другу и слова, мы втроём — я, Фомин и Анг — начали рыть снег руками, ледорубами, всем, что было. Снег спрессовался, как камень. Каждый сантиметр давался с боем.

Через минуту откопали Норкса, капитан был жив и даже в сознании, только его правая рука висела безжизненно, явно сломанная. От шока Норсон не чувствовал боли, он судорожно хватал воздух перекошенными, синими губами. Оставив капитана приходить в себя, и ориентируясь по страховке, мы тут же приступили к дальнейшим раскопкам.

Все шерпы нашей группы выжили, только последний, замыкающий был без сознания, пролежав под снегом дольше всех. В себя я его привел совсем не медицинскими методами. Нашатыря или чего-то подобного у меня под рукой не было, и я хлестко надавал ему пощёчин, ладонью в заледенелой перчатке. Заметив признаки возвращающегося сознания, я развернулся и на предельной скорости бросился к тому месту, где недавно стоял наш лагерь.

Почти час мы рыли снег, не обращая внимание на творящуюся вокруг снежную вакханалию. Используя обломки шеста от флага как лавинный щуп, и ориентируясь по памяти, мы пытались откапать погребенных под лавиной товарищей. Под снегом находили обрывки палаток, кухонные ящики, одеяла. Время тянулось бесконечно. Через двадцать минут спасательных работ послышался крик Анга:

— Здесь что-то есть!

Мы бросились к нему. Из-под снега показался мешок — под ним человек. Шерпа Тензин. Он дышал! Слабое, едва ощутимое движение груди. Мы откопали его полностью, растёрли, влили глоток спирта из фляги. Он открыл глаза и прошептал:

— Свет… потом… темнота… и вдруг гора упала…

Больше он ничего не сказал. Мы уложили его в уцелевшую часть палатки, включили кислород. Но через час он умер — тихо, будто заснул.

Вилли мы наш минут через сорок. Он лежал лицом вниз, глаза открыты, но пустые. Рядом — два шерпа, сросшиеся в ледяном объятии. Их завалило мгновенно — они даже не успели вытащить головы из палатки.

Мы стояли над ними молча. Слёзы замерзали, не успев скатиться. Анг, не говоря ни слова, сложил ладони и прошептал молитву. Ветер подхватил её, унёс вниз, туда, где острыми ледяными клыками оскалился ледопад. И будто услышав его молитвы, порывы ветра вдруг стали слабее, снег, ещё минуту назад летящий горизонтально, и зло жалящий лицо, вдруг повалил с неба медленными, густыми хлопьями.

Когда ветер стих, вокруг лагеря стояла жуткая, звенящая тишина. Ни одного движения. Вторая площадка была уничтожена полностью. Из стоящих там палаток уцелела половина одной.

Мы остались на голом льду, среди обломков. Ни еды, ни топлива, ни укрытия от непогоды.

— Надо уходить, — сказал я хрипло. — Здесь нам оставаться нельзя. Переждем ночь и сразу вниз!

— Нельзя бросать тела, — возразил Фомин.

— Мы не бросаем, — я кивнул. — Мы вернёмся. Если сами выживем. Передохнём немного, и уходим!

Мы отошли подальше от останков второго лагеря и лежащих там трупов и соорудили импровизированное укрытие из обломков ящиков и полога порванной палатки. Завалили его снегом, сделали маленькое отверстие для выхода дыма и попытались зажечь газолиновую лампу, которую использовали для освещения — но фитиль не горел. Тогда Анг не говоря и слова ушел к месту где мы положили своих погибших товарищей, и вернулся назад со срезанной с тела Вилли курткой. Он разорвал её на лоскуты и поджог, и мы разогрели немного снега, чтобы получить воду.

Ночь прошла в полудрёме. Холод был такой, что наша промокшая от растаявшего снега и пота одежда звенела, как железо. Мы сидели, прижимаясь плечами, и слушали, как трещит склон — гора двигалась, дышала, словно предупреждала: ещё не всё.

Под утро я выбрался наружу. Снег осел, и впервые за долгое время над нами показались звёзды — холодные, равнодушные.

Я посмотрел туда, где был лагерь, где лежали Вилли и погибшие шерпы. Вчера гора забрала свои первые жизни, почувствовала человеческую кровь и, как настоящий людоед, она на этом не остановиться. Ещё сотни альпинистов погибнут на её склонах, пытаясь подняться на вершину, или спуститься с неё. Со временем, её склоны превратятся в кладбище и будут усеяны телами несчастных, которым не повезло. Их даже невозможно будет оттуда убрать, никто не будет рисковать живыми, чтобы спасти мертвеца. Некоторые из трупов даже станут ориентирами на пути к заветной цели. Но не наши товарищи!

— Простите, ребята, — сказал я тихо. — Мы сделаем всё, чтобы вы не пропали зря.

Когда солнце поднялось, мы начали спуск. Тяжело, медленно, через разбитые лавиной участки. Первые сотни метров вниз дались тяжело. Склон после лавины представлял собой сплошное месиво из перемолотого снега, льда и обломков оборудования. Тропа, по которой мы поднимались всего несколько дней назад, исчезла полностью. Казалось, гора стерла память о нас, как следы на снегу.

Мы шли медленно, осторожно проверяя каждый шаг. Капитана Норкса пришлось обвязать верёвками и вести между двух шерпов, как ребёнка. Его правая рука была плотно зафиксирована шинами из обломков флага и ремней, но каждая кочка, каждый рывок верёвки отзывались на его лице судорогой боли. Он не жаловался — только время от времени тихо стонал и сжимал зубы, чтобы никто не услышал.

Фомин шёл рядом, подстраховывая, проверяя карабины. Сам он выглядел плохо — лицо осунулось, губы растрескались, глаза воспалены от ветра, но упорно продолжал идти. Я шёл впереди, пробивая путь ледорубом, проверяя наст и отыскивая старые отметки. От былых перил и лестниц мало что осталось: верёвки порваны, опоры обледенели, а лестницы сдвинуло и перекосило лавиной.

Перед ледопадом нас ждала первая серьёзная преграда. Огромные глыбы льда, что ещё вчера стояли неподвижно, теперь легли хаотично, перегородив дорогу. Некоторые трещины ушли в пустоту, и из них доносился гул воды. Под нами жила гора — дышала и скрипела.

— Придётся прокладывать новый ход, — сказал я, втыкая ледоруб в кромку. — По старым мостам нельзя, всё нестабильно.

— Мы не успеем до темноты, — ответил Фомин.

— Значит, не будет темноты. Будет работа, пока не спустимся, — сказал я.

Мы начали по сантиметру прокладывать путь. Анг шёл первым — лёгкий, как тень. Он забивал ледобуры, проверял прочность ступеней. Я следовал за ним, крепил перила. За мной шёл Фомин, потом Норкс, которого двое шерпов спускали на верёвке, буквально сантиметр за сантиметром. Иногда капитана трясло от боли,