Саат. Город боли и мостов - Дарья Райнер

Она пытается повторить их особый шифр, подать знак.

Осколки летят брызгами. Умбра не рассчитывает силы. Она уже бежит по коридору, лихорадочно ищет входную дверь, плутает в незнакомом доме, сворачивая не туда… Проклятье!

Судьба не даёт второго шанса, ей, должно быть, померещилось. И вместе с тем Умбра знает: она не ошиблась.

Сердце чует вернее, чем разум.

Если там был Скат, она должна бежать к нему, перепрыгивая через две ступеньки, не боясь оступиться и вообще ничего не боясь, – лишь бы не потерять его снова. Не отпустить.

Она с разбегу толкает дверь, оказываясь во внутреннем дворе. Ищет задвижку на калитке, сворачивает в проулок. Слева – тупик, справа – шум толпы, текущей по направлению к площади.

Умбра замирает, как парализованная. Броситься вперёд? Безнадёжно. Если он услышал её стук, если понял, то дождался бы.

После вспышки огня приходит бессилие. Только сердце не поспевает, не желает замедлять ход. Именно сейчас подступают слёзы.

Разве могут чудеса соседствовать со смертью? Или только так и могут?..

Спустя минуту Умбра возвращается в особняк. Запирает за собой дверь: плохая защита от мародёров, но лучше, чем ничего. Она не знает, что случилось после пожара и до её пробуждения, но знает, что чудо совершил сам Луас, вернув её в мир живых.

Она должна попытаться. Если бросит его сейчас, чтобы вернуться в Крепость – даже если мосты опущены, даже если ей удастся миновать заставы, – не сможет себе простить. Это не тот выбор. Не её.

Жемчужина в кулаке вспыхивает сплетением бронзовых искр, когда Умбра спускается в лабораторию, а спустя несколько минут земля под ногами приходит в движение.

Город вздрагивает, как Башня в полузабытом сне.

МЕЖДУ СТРОК. Тот, кто зовётся Счастливчиком

18 день Заката, 299 г. от ВП

Океан близ острова Летнего Дождя

Малышка «Саат» мягко гудит, когда Брайд проводит рукой по обшивке между арками кольцевых шпангоутов, напоминающих рёбра морского чудовища. Кто-то решит, что она ворчит от старости, но нет – от любви. Как мурлыкающая кошка, что ластится к хозяину, не желая отпускать.

– Хоки ва’акау.

«Я скоро вернусь».

Она носит тамерийское имя – «сердце», – и он обращается к ней на родном наречии. Последние двенадцать лет Брайд говорит по душам только с мезоскафом. Для всего остального есть имперский: язык торгашей, дельцов и правящей династии. А ещё – контрабандистов, таких как он, Брайд Борлоу.

Имя тоже имперское, придуманное на заре карьеры. Брайд сросся с ним, однажды примерив, – как с водолазным костюмом, который он натягивает, стоя в техническом отсеке. Впереди – капитанский мостик с пультом управления, который позволяет вести корабль в одиночку. По левому борту – ходовой двигатель и распределительный щит; справа – гидроэлектрическая установка для управления рулями, запасным шлюзом и клапанами балластных цистерн. Для человека непосвящённого, далёкого от мореплавания, это и впрямь нутро стальной химеры. Для Брайда – то близкое и понятное, в чём он может быть уверен. Сегодня, завтра, через год.

Люди подводят и предают, действуя из собственной выгоды. Малышка «Саат» – никогда. Пока винт вращается, она предана хозяину.

Несколько минут у Брайда уходит на то, чтобы надеть трёхболтовку8 и закрепить снаряжение. Он проверяет предохранительные клапаны на шлеме из красной меди, протирает и завинчивает иллюминатор. Болты крепятся к манишке на водонепроницаемом комбинезоне цвета болотного ила. Воздушный шланг на месте; инструменты бережно хранятся в футляре на поясе. Галоши со свинцовым утяжелением становятся последним штрихом – деталью портрета, на котором Брайд перестаёт быть похожим на себя и становится безликим исследователем глубин.

Эта роль ему по нраву.

На суше он один из многих – одиночка, который не стал присоединяться к банде угрей, но оброс паутиной связей и имел неплохую репутацию. Он не берётся за скучные заказы, в которых нет «искры»: если нужно доставить награбленное из одного порта в другой – не стоит обращаться к Борлоу. Любой знакомый на Окраинной Цепи подтвердит: этот малый себе на уме. С виду рубаха-парень, отшутится, даст при случае дельный совет – в течениях и рифах он ориентируется так же легко, как в приборах своего мезоскафа, – но работать станет лишь с тем, кто его заинтересует, даст задачку посложнее.

Нынешний заказчик – как раз из таких. Учёный из Веретты по имени Жоан Байет, специалист в области истории, этнографии, культурологии, один из тех, кто страстно увлечён наследием та-мери и грезит эпохой Раскола.

Брайд, хоть и отнёсся к гостю дружелюбно, не стал рассказывать о собственных корнях: только идиоты с порога говорят о сокровенном. К тому же Байет, при всей своей интеллигентности, мало напоминает академика, корпящего за книгами: он молод, ровесник Брайда или на пару лет постарше – вряд ли больше тридцати пяти, – отличается шириной плеч и высоким ростом, что добавляет неудобств. Там, где Брайд инстинктивно пригибает голову, минуя проходы, гость ловит ушибы. Однако не сетует и в целом к путешествию под водой относится легко, чем заслуживает уважение капитана.

Без малого неделю назад они вышли из имперского порта Риалма и на несколько часов опередили составленный Борлоу план. Пока всё идёт настолько хорошо, что в голову невольно закрадывается мысль: неспроста. Это вечное суеверие моряков, имеющих дело с непредсказуемой стихией. Вода, может, и тише на глубине, чем на поверхности, но её обитатели – те, что редко поднимаются наверх, – представляют наибольшую опасность.

Брайд закрепляет трос и бросает взгляд в сторону пассажирской каюты. Ещё слишком рано: гость наверняка видит десятый сон, но медлить не стоит. Чем раньше он выполнит поручение, тем скорее «Саат» уйдёт из точки над Расщелиной – та-мери называют её торо, что означает «глотка». Нехорошее место. Ныряльщики за жемчугом из кочевых племён обходят его стороной, а оседлых поблизости нет: остров Летнего Дождя опустел много лет назад.

Море принимает Брайда в объятие. Зев шлюза закрывается, и мягкая тяжесть глубины увлекает его вниз. Мимо снуют рыбьи стайки. Через несколько «шагов» рука в перчатке дотрагивается до скального нароста. Брайд скользит ниже – в грот, где, по словам Байета, могут находиться реликвии, принадлежащие эпохе до Великого Потопа, времени, когда царство Первой Земли было единым, когда богов почитали, а не боялись, и вера та-мери была крепка.

Брайд с интересом слушал рассказы учёного, сидя напротив за узким, привинченным полу столиком в кают-компании. Он задавал вопросы, какие на его месте мог задать любой белый куарэ – «невежа», – из чистого любопытства, что ответит имперец. Тот справлялся неплохо. Увлечённого человека сразу видно: