Шут - Ник Гернар

— Приветствую, Константин, — гулким голосом проговорила голограмма. — Рад встрече. Жаль только, что она оказалась возможной только после моей смерти, но, как говорится, у всего есть свои недостатки…

В бликах зеленоватой фигуры Генриха Штальмана удивленное лицо Ладыженского показалось Лексе мертвенно бледным.

— Если бы не он, хрен бы я вас сюда пригласила, — пробормотала она, доставая из кармана сигареты. — Но отец верит в особую продуктивность сотрудничества «ГеймМастера» со «Всевидящим Оком».

— … И не ошибается, — с улыбкой отозвался Штальман. — Принеси нашему гостю чего-нибудь выпить? Разговор будет долгим. Константин, вы же не откажете в этом удовольствии покойнику? Это было бы невежливо. Смерть — удивительный опыт. Усмиряет гордыню и очень мотивирует на сотрудничество.

Ладыженский перевел вопросительный взгляд на Лексу.

— Это диалогически вариативная запись? Или конструктивная имитация личности?

— Нет, это полностью оцифрованное сознание, — отозвалась девушка, как будто сообщала что-то само собой разумеющееся.

— И я надеюсь, что вы не станете об этом распространяться, — добавила голограмма. — Но, прежде чем мы начнем говорить о возможном будущем, я бы хотел закрыть тему прошлого. Я не виновен в гибели вашего сына, Константин. И благодаря Лексе у меня теперь есть доказательства…

* * *

Не знаю, какому дьяволу Анна продала душу, но к пяти часам выглядела она великолепно, будто и не было никаких бессонных ночей. Узкое черное платье, похожее на строгий пиджак, и туфли на очень высоких каблуках делали ее еще стройней.

— Ну что? Не похожа на зомби? — насмешливо спросила она, наблюдая за моей реакцией.

Крестоносец насмешливо хмыкнул.

— Патриарху нет дела до того, как выглядит кусок плоти, который вы носите. Ибо дух силен, плоть же…

— Немощна, — подсказал я, вспомнив цитату из Библии.

— Это в Евангельские времена. В нашу эпоху вернее сказать — фальшива и безрадостна, как пустошь, обнимающая рифт, — назидательным тоном возразил Крестоносец.

В отличие от нас с Анной одет он был в свои обычные балахоны, только бороду и отросшую шевелюру причесал тщательней обычного. Потому что обычно они вовсе не выглядели причесанными.

Люди из Биосада приехали за нами к отелю на двух неброских машинах, зеленой и серой. Я было решил, что одна из них предназначается «чужим», то есть нам с Анной, а другая — «своему». Но я ошибся. Отдельная карета предназначалась госпоже. Патриарх предпочел разделить группу, подчеркнув статус каждого, а не родственные связи, и мне это понравилось. Только показалось немного странным, что запланированная встреча должна была происходить на территории грузового аэродрома к северу от мегаполиса, но у богатых свои причуды.

Попетляв по городу, мы наконец выбрались на пригородную трассу, и, миновав городской заслон, выехали на дикую территорию.

Во время нашего путешествия к дороге дважды выходили вооруженные группы местных, но никаких проблем с ними не возникло. Более того, во второй раз мне даже показалось, что один из дикарей приветственно махнул нам рукой.

— Похоже, дикари относятся к вам уважительно, — заметил я.

Ответ последовал не от Крестоносца, а от водителя:

— Биосад сотрудничает с местным населением, — сказал он. — Когда у этих людей есть еда и работа, от них гораздо больше пользы, чем проблем. Отстрел мутировавших животных, подавление новых воинственных группировок гораздо эффективней, когда осуществляется не патрулями, а местными.

Я задумчиво кивнул.

— Пожалуй, что так. Жаль только, что этот подход мало где используется.

— Биосад не может платить за всех, — отозвался водитель. — А на государственном уровне закрепить эту инициативу, к сожалению, не удалось. Программа показалась слишком дорогой для полномасштабной реализации.

Наконец, мы выехали на заросшую трещинами бетонку, ведущую к грузовому аэродрому. Вскоре впереди показались огни и силуэты вышек с прожекторами.

— Подъезжаем, — коротко бросил водитель.

Аэродром работал. Где-то вдалеке, за сетчатым забором, грузовики сновали между складами, а на взлетной полосе стоял тяжелый транспортник с открытым грузовым люком, вокруг которого копошились фигурки в комбинезонах. Но наша колонна свернула в сторону, к отдельно стоящему ангару с усиленной охраной.

Подъехав к КПП, наши машины остановились.

Мы вышли следом за водителем. Анна тоже покинула свою машину, озадаченно разглядывая окружающий пейзаж, окутанный опускающимися сумерками. Готов поспорить, она представляла себе эту встречу иначе. В офисе. В хозяйственных помещениях. Да в принципе, где угодно, только с твердым полом под ногами, а не на разбитой грунтовой дороге, где так беспомощно вязли ее десятисантиметровые каблуки.

Охранники окинули нас пристальным взглядом, и массивные ворота ангара медленно поползли в сторону, пропуская нас внутрь. Яркий белый свет ударил в глаза.

— Идем, — сказал Крестоносец и первым вошел внутрь.

В ангаре было пусто и поразительно чисто. Яркий свет прожекторов выхватывал из полумрака лишь несколько ящиков с маркировкой «Биосад» и странную конструкцию в центре — огромный цилиндрический контейнер из матового металла, опутанный коммуникациями.

Крестоносец со знанием дела решительно двинулся к цилиндру, мы с Анной — за ним. Он подошел к панели управления, ввел код. Раздалось шипение пневматики, и секция стены капсулы медленно отошла, выпустив наружу волну теплого, влажного воздуха, насыщенного запахом антисептика.

То, что открылось взгляду, было лабораторией и палатой интенсивной терапии в одном лице. Свет исходил от голографических панелей, встроенных в стены, и холодно отражался от металлических поверхностей различных устройств, расположенных по периметру и назначение которых я не знал.

А в центре капсулы находился человек.

Патриарх Биосада был помещен в сложный кибернетический кокон, пронизанный трубками, проводами и катетерами. Тело, худое до скелетности, было скрыто под технологическим панцирем, но лицо и часть груди оставались открытыми. Кожа казалась серой, полупрозрачной, как старая пергаментная бумага, сквозь которую проступала причудливая сеть вживленных сосудистых катетеров. По ним медленно, пульсируя, текла жидкость — то ярко-алая, то мутно-желтая.

Он не дышал легкими. Грудная клетка оставалась неподвижной. Воздух подавался и откачивался через клапан, вживленный в трахею, с тихим шипением.

Глаза Патриарха были закрыты. Его лицо, бледное и исхудавшее, казалось маской, лишенной возраста и эмоций.

— Отец, мы здесь! — громко сказал Крестоносец, и веки старика медленно приподнялись, открыв острый, пронзительный взгляд, который сразу остановился на Анне.

— Коля. Анна Сергеевна. И… гость, — голос был синтезированным, лишенным тембра, но в нем была своя, леденящая душу интонация. Звук исходил не изо рта, а от небольшого динамика, зафиксированного на горле. — Рад приветствовать. Подойдите ближе. Мои оптические сенсоры требуют большей близости, чтобы разглядеть ваши лица как следует.

Анна, обычно несгибаемая, неуверенно сделала шаг вперед, опираясь на мою руку. Её пальцы крепко вцепились в мой рукав.

— А вы… — её голос дрогнул. — Вы… Антон Львович?..

— Теперь