Воин-Врач VI - Олег Дмитриев

— А чего там пояснять-то? Падлы эти веками тут богатства копили. Нет бы в пользу какую, а они так, тащили всё в норы к себе, как полёвки. Или как Стиганд вон, — он кивнул за стену, где архиепископ продолжал переходить на личности.

— И что, в самом деле за раз не увезти? — продолжал отказываться верить Чародей.

— Неа, — сокрушённо помотал головой Гнат. — За два бы утащить. Не за три ли…

Всеслав решил, как ни странно, в подробности не вдаваться. Ну, ценности. Ну, имущество. Ну, набили полсотни лодий. К чему, действительно, лишние детали? Не за зипунами же шли, а в целях устранения будущей возможной угрозы, зло наказать. Наказали? Более чем. Цель достигнута? Вполне. А попутно ещё тётке потрафили, с роднёй новой подружились, старой родне помогли, союзников нашли. А деньги что, деньги — брызги, как один генерал в кино говорил. С ними Глебка пусть дома разбирается.

Чем-то подобным успокаивал себя великий князь, пока я, получив «штурвал» в руки, осматривал и перевязывал раненых. Одного тяжёлого успел прооперировать вчера, пока гости ждали на площади и беседовали, до той поры, когда архиепископ в свою пещеру Али-Бабы не позвал. Тяжёлый, к сожалению, умер на столе. Ну, то есть на высокой лавке. Крови много потерял, да и в моём времени с таким колотым абдоминальным ранением шансов было бы немного. Остальных осмотрел и остался вполне доволен уровнем подготовки санитаров из Гнатовых. Не зря зачёты и тренировки по оказанию первой помощи проводили. Так что сегодня оставалось только глянуть, перевязать некоторых, да кое-кого перешить. Видно было, что раны обработаны нормально, дренажи заложены правильно, а что шить надо с учётом линий натяжения кожи и тканей, в этом мире мало кто знал. Бритты терпели боль стоически, глядя на чужого князя, что сам не боялся работать руками и иглой, с уважением и даже каким-то обожанием. Прямо сквозь му́ку. Но зато у многих из них сохранится подвижность, да и шрамы не будут пугать баб и детей.

Потом переговорили с нашими соколами. С экипажами «Сыча», «Стрижа» и «Дрозда». Парни задачу поняли, важностью и судьбоносностью момента прониклись и воодушевились, пообещав сделать всё в лучшем виде. Птички их были на полном ходу, погода радовала, закат ожидался чистый. Красиво должно было получиться.

К обеду ближе осмотрел и белую королеву, снова подивившись чудесам средневекового метаболизма. Ясно, что генетика у Ингеборги была хорошая — столько поколений воинов и легендарных героев, часть из которых вели свой род аж от Богов. Но мне, человеку другого, сугубо рационального и материалистического времени, трудно было поверить в то, что ткани женщины в её возрасте восстанавливаются быстрее, чем у маленьких детей. Оставалось только радоваться про себя тому, что им, тканям, на мои сомнения, раздумия, рефлексии и прочие интеллигентские сопли было глубоко наплевать. И тому, что постулат «работает — не лезь!» был вполне применим и к средневековой хирургии. Правда, немного тревожил Бёрт. Он тоже отметил, что раны рубцевались быстрее привычного, а у него-то, надо думать, выборки и статистики наблюдений было гораздо больше, чем у меня. И за руками моими при наложении швов и на перевязках он смотрел как-то уж больно пристально. Пришли на ум очередные сцены из книг, что за забором Лёши-соседа долдонила механическая девка-диктор из смартфона, вроде того, что «от рук и из глаз его расплылось золотистое свечение, чудодейственно излечивая рак, простатит, геморрой, перхоть и кариес, попутно выпрямляя сколиоз, прикус и плоскостопие». Было бы неплохо, конечно. Но, увы, кроме как в тех книжках, ничего подобного я нигде не встречал. А все истории чудесных исцелений оказывались историями о том, что пациент очень сильно хотел жить и безоговорочно верил в лечение и врачей. Ну, или брехнёй, гораздо чаще.

Ближе к вечеру народ повалил на поле. Наплавные секции моста колыхались, шлёпая по поверхности реки, пропуская с берега на берег толпы людей. Нарядных, весёлых и каких-то по-особенному восторженных. Если верить архиепископу, то празднование Лугнасада здесь было чем-то вроде Нового Года в моём времени, к нему готовились, его ждали и любили и дети, и взрослые. Было принято печь черничные пироги и хлеб из зерна нового урожая, благодаря умелого Бога Лу́га за всё сразу: и что зерно растить научил, и что печки складывать надоумил предков, и за то, что сегодня в принципе есть кому и чем угощаться и угощать. При этом просить на будущий год больше зерна, чем уродилось в этом, считалось грубой глупостью и было не принято. Им там, дескать, самим виднее, кому, чего и сколько достанется, и не станет свободный человек, из Эссекса он или из Йорка, надоедать Богам и клянчить. Как по мне, так вполне логичная и достойная позиция. Всеславу тоже понравилось.

Курган и впрямь вышел на загляденье. Местные работали от души, слаженно, с огоньком. То ли ожидание праздника помогало, то ли общая атмосфера последних дней, щедрая на чудеса, то ли лето и то, что грунт был мягкий. В общем, получилось даже лучше, чем на Александровой Па́ди. И руки-ноги из-под земли не торчали кое-где, как там, на Днепровском берегу, до той поры, пока князь и митрополит Переяславские не отправили на благоустройство памятника толпу горожан.

Перед холмом установили помост, лицом к народу, как полагается, причём предусмотрели по совету великого князя даже пандус для королевы. И теперь за большим столом-президиумом благостно озирали окрестности и она, и все вожди ближней половины мира. Мир смотрел на них во все глаза: англы, бритты, скотты, пикты, франки, шведы, норвеги, датчане и славяне переговаривались, кто вслух, кто на пальцах. Если понять собеседника и соседа не удавалось — просто обнимали и поднимали кубки с элем или взваром. И улыбались. Они искренне, от души улыбались друг другу и тем, кто с такими же улыбками смотрел за ними с помоста. И с Небес.

— Малкольм, дружище, ты когда людей поздравлять станешь и слова приветственные и напутственные говорить, поглядывай на тень от того вон дерева. Как до ближнего стола с правой стороны доберётся она — надо будет и мне пару слов добавить, — попросил Всеслав короля через Стиганда. Ингеборга, сидевшая рядом с протянутой ногой и весело хохотавшая с Олафом на их родном, светлыми бровями дала понять мужу, что к нему обращаются. С неё, румяной и совсем не похожей на умиравшую, бородач не сводил глаз. Но собрался.

— Чудеса будут? — снова вроде как в шутку уточнил он. По-прежнему