Следуя за цветными дымами - Олим Октябринович Бабаев

Она не заметила, как шагнула на край снежного мостика.

Хруст.

Рывок.

Даже вскрикнуть не успела.

— Мелинарис!

Верёвка взвыла от натяжения, вырвав меня из равновесия. Я рухнул лицом в снег, чувствуя, как канат выскальзывает из ладоней, будто живая змея.

«Узлы, держите!» — пронеслось в голове.

И они — держали.

Страховка сработала, резко остановив падение. Те самые узлы, завязанные с кропотливой точностью, спасли нас всех. Они же помогли вытащить Мелинарис из ледяной пасти, где её уже ждали острые, как ножи, сосульки.

Девушка стояла, вся дрожа. Губы посинели, пальцы судорожно сжимали верёвку. По лицу, белее снега, катились капли пота, мгновенно замерзая на морозе.

Я обнял её — крепко, коротко — и почувствовал, как стучат её зубы у меня над плечом.

— Всё в порядке. Идём.

Главное — мы живы.

А лёд... Он растает.

Дальше шли, стиснув зубы. Хетиве скользила впереди, как тень, обходя невидимые ловушки. Но в середине пути ледник подбросил новый сюрприз — ледяную стену, перекрывшую нам путь.

— Обход займёт полдня. Рискнём? — голос Мелинарис дрогнул. Она хотела как можно скорее оставить этот кошмар позади.

Я взглянул на стену. Лёд нагло смеялся в лицо, слепя нам глаза голубыми бликами.

— Штурмуем.

Нож гудел, врезаясь в голубую стену застывшей воды. Ледяная крошка сыпалась в лицо и за шиворот. Руки немели, колени подкашивались, но я лез вверх, будто за мной гнались фурии. В ушах хрипел Высоцкий — про тех, кто «не дошёл, не долетел, не доплыл...» Но я дополз. Наконец окровавленными пальцами вцепился в верхний край.

— Держитесь!

Мне пришлось содрать ладони в кровь, вытаскивая девушек одну за другой. Как говорится, «до свадьбы заживёт», вот только до неё ещё надо дожить.

Последний участок прошли молча, слушая только стук сердец и своё хриплое дыхание. Планета сполна поквиталась с нами за беззаботное прозябание на пляже. Ледник, безмолвный, но безумно красивый убийца, забрал все наши силы. К скалам мы подошли уже в сумерках. Идти дальше — это чистое безумие. Да и сил на это уже не осталось.

Мы затаились среди нагромождения камней, сознательно отказавшись от костра. Каждый язычок пламени мог стать маяком для тех, кто наверняка уже выслеживал нас в этой ледяной пустыне. Я прислушивался к каждому шороху ветра, представляя, как в темноте между ледяными торосами мелькают чужие тени.

Ужин был скудным: вяленое мясо, рыба и терпкий плод вместо воды. Но мы и не ждали уютного кемпинга с полным пансионом. Главное — набраться сил. Пировать будем потом, когда победим.

— Завтра будет проще, — пробормотал я, наблюдая, как звёзды одна за другой зажигаются в ночном небе.

Мелинарис ответила усталой улыбкой. Хетиве молчала, уставившись в темноту — туда, где ждали новые вершины.

Мы сбились в кучу, как птенцы в гнезде, и провалились в сон — измученные, но непобеждённые.

***

Несколько часов нам поспать удалось — погони здесь не стоило опасаться. Даже с рентгеновским зрением никто не отважился бы пробираться сквозь этот лабиринт ледяных расщелин и торосов в кромешной тьме.

Девушки отрубились сразу, будто кто-то их выключил, выдернув вилку из розетки. А я лежал, уставившись в звёздное небо, и слушал, как трещит лёд на леднике. Мой мозг работал на пределе, скрупулёзно собирая воедино все странности последних дней. Словно кто-то небрежно сложил мозаику, оставив между фрагментами зияющие пустоты, и теперь я безуспешно пытался разглядеть в этом хаосе целостную картину.

Сначала — наше с Мелинарис фееричное прибытие на Трон, больше похожее на театральный выход, чем на реальное событие. Затем — неестественное затишье, будто сама планета, едва не убив нас в первый день, внезапно потеряла к нам интерес. Хетиве с её уклончивыми ответами. Горы, будто специально расставленные на нашем пути. Ледяная пустошь, где время текло иначе. И эта странная погоня, где преследователи словно только делали вид, что хотят нас догнать...

Каждый элемент по отдельности можно было объяснить. Но вместе они складывались в слишком уж идеальную композицию — как декорации в плохо продуманном спектакле.

Каждый новый поворот событий ложился на канву слишком уж гладко. Крестик за крестиком, стежок за стежком — кто-то вышивал картину, смысл которой я пока не понимал.

День выжал из меня все соки. Хоть часок, но всё же мне удалось поспать. Прижавшись к теплой спине Мелинарис, я начал механически считать:

— Один... два... три...

На двадцатом счету сознание выключилось.

Я проснулся, когда ночная тьма ещё висела над ледником, но контуры скал уже проступали в предрассветных сумерках. Глаза наотрез отказывались разлипаться, цепляясь за обрывки сна. Голова гудела, словно перегруженный трансформатор. А череп... Его... будто зажали в гидравлическом прессе. Но постепенно, словно луч солнца сквозь туман, через тягучую ночную дрёму пробивались первые проблески ясности.

Скоро рассветёт. Нельзя терять ни минуты. Безжалостное «солнце» днём размораживает склоны, рождая смертоносные камнепады и лавины. При дневном свете взбираться по снежнику — всё равно что сидеть на бочке с порохом и курить. Кулуар он на то и кулуар, что по нему сходят лавины. Нет, надо вставать. Немедленно. Сейчас. И трогаться в путь, пока ещё склон спит, укрытый покрывалом ночи. Пока ещё можно обмануть судьбу и проскочить лавиноопасный участок.

Нам предстояло пройти несколько сотен метров по крутому снежному желобу, а до рассвета оставалось всего пара часов. Как только Сириус поднимется из-за хребта, его лучи растопят лед, и камни начнут падать вниз, словно бомбы с небес.

— Подъём! Быстро! — мой голос сорвался на крик, когда я тряс девушек за плечи.

— Марсель, ничего же не видно, — сонно возразила Мелинарис, протирая глаза.

— Ты когда-нибудь продиралась через пояс астероидов? — спросил я, продолжая её тормошить. — Если полежишь еще немного, то скоро испытаешь те же ощущения.

Эти слова заставили её проснуться. Мелинарис нехотя встала и, шатаясь, всё же забросила рюкзак на плечи. Хетиве уговаривать не пришлось. Она всё сама понимала.

Каждая минута промедления могла стоить нам жизни. Когда просыпаются горы, они не прощают ошибок.

Не дожидаясь восхода Сириусов, наша троица двинулась в путь. Мы не могли жечь факела. Только белый снег. Он искрился, отражая свет ярких звёзд, и освещал нам путь. Наши глаза довольно