Хоррормейкеры - Пол Дж. Тремблей

Пила не встает на чью-либо сторону. Она непривередлива и неразборчива.

Клео издает новый вопль – вопль отчаянной адской фурии на одном из множества известных этой вселенной полей боя, – и рокочущая пила опускается все ближе к голове Глиста. Ничего нельзя прочесть по застывшему выражению его лица в маске горгульи – но что-то есть в его почти застенчивом или смущенном наклоне головы вперед.

Впору подумать, что он и не против победы Клео. Но, по сути, неважно, за нее он или против себя. Мало кто задумывается об ужасе, насылаемом этим упрямым монстром, но кто-то почти наверняка злится на Глиста за то, что он проявляет слабость; за то, что он не является суровой природной силой, за какую мы всегда готовы принять зло. Кто-то, пожалуй, задумается о том, что превращение Глиста в такое кошмарное чудовище – не роковая случайность и не сознательный выбор, а нечто посередине.

Когда жужжащее лезвие почти касается головы Глиста, он убирает одну руку с плеч Клео – и бьет ее тыльной стороной ладони в правое плечо.

Клео падает влево и роняет бензопилу. Оружие скользит по полу и врезается в стену под классной доской.

Очки слетают с лица девушки.

Двигатель бензопилы глохнет.

Тишина в комнате будто становится новым персонажем.

И тогда Глист сам берется за бензопилу.

Клео приседает на корточки – как бегунья на стартовой позиции.

Мы все знаем, что убийца в маске – монстр – никогда не говорит. Но кто-то из нас хотел бы, чтобы монстр все же молвил свое веское слово. Кому-то хотелось бы, чтобы он сказал: «Мне жаль», – повторяя реплику Клео, когда она впервые пустила в ход пилу. Кто-то просто гадает: а что именно этакое чудовище могло бы сейчас произнести?

Какое-то время они остаются на своих местах: Глист с бензопилой в руках и Клео, готовая к прыжку.

Лицо Клео без очков превратилось в другую маску – или, может, ее наконец разоблачили? Монстры могут раскрыть, кто мы такие на самом деле.

Глист дергает шнур и возвращает бензопилу к жизни. Он поднимает ее на головокружительную высоту над головой. Он не издевается над Клео, повторяя, подобно обезьяне, ее недавнюю позу, – нет; так он отдает ей дань уважения.

Клео бросается вперед, становится размытым пятном, и, возможно, на мгновение на ее лице мы видим оскал.

Помните, оскал – это совсем другой вид улыбки.

Настала очередь Клео схватить Глиста за руки и поднять бензопилу в воздух между ними.

Двигаясь по инерции, Клео вытесняет и себя, и своего врага из начертанного на полу символа, и они оба движутся по направлению к учительскому столу.

Глист, неотвратимый, как сила притяжения, отталкивает Клео.

Кроссовки Клео скользят по покоробленному линолеуму, покуда она не упирается лодыжкой в стол.

Глист усиливает натиск; он склоняет Клео назад – и она оказывается распластанной на спине, прижатой к столу.

Учительский стол – это жертвенный алтарь. Так оно было всегда.

Залитые потусторонним светом, руки Клео и Глиста по-прежнему крепко держатся за бензопилу.

Решение снова прикрепить цепь к пиле для кульминации сцены убийства было принято неделей ранее – и без моего участия. Не говорю, что однозначно проголосовал бы против, но мне нравится думать, что поступил бы именно так. Условились, что, если после того, как я наглядно потренируюсь в съемках с манекеном вместо Клео, затея не покажется последней безопасной, мы от нее (от затеи, само собой, не от Клео) откажемся.

Сцена эта была вдохновлена той самой схваткой на кухне из «Техасской резни бензопилой» – оригинальной, 1974 года выпуска. Клео души не чаяла в этом фильме. Камера должна была располагаться позади меня и немного ниже уровня стола, чтобы зритель мог видеть часть тела Клео, но не ее голову и лицо. Мое тело скрывало бы то, что не удавалось скрыть с помощью ракурса съемки.

Марк и Дэн прикрутили к столу стальную пластину высотой почти в фут. Она должна была служить Клео своеобразной защитной маской для лица. С другой стороны к пластине крепился деревянный брусок толщиной в шесть дюймов и длиной около фута. Клео должна была улечься на стол так, чтобы правая сторона ее головы находилась в нескольких дюймах от пластины. Кроме того, она должна была надеть сварочные очки для защиты от летящих опилок и искр. Камера не «цепляла» в кадр пластину, так что я просто наклонялся над ее телом и пропиливал древесину с другой стороны «защитного экрана». Но зрителю должно было показаться, что я режу именно Клео; этот эффект усиливался из-за изменения угла наклона бензопилы по мере того, как она вгрызалась в древесину.

Прикрепленный брус был длиннее, чем необходимо для съемки, поэтому я смог сделать несколько тренировочных распилов. До той ночи я всего один раз в жизни пользовался бензопилой. Я расскажу эту историю, потому что она короткая (и заодно отсрочит повествование об остальном).

Когда мне было четырнадцать, зимний северо-восточный ветер повалил почти засохшую сосну на нашем заднем дворе. У нас не имелось бензопилы, поэтому отец одолжил ее у парня, с которым работал на заводе. Папа сказал мне, что того парня звали Левша. Я спросил, почему его назвали Левшой. Папа поднял бензопилу и выразительно поиграл бровями. Я подумал, что это забавная шутка, а мама сразу напряглась. Учитывая, что прозвище отца звучало как «Упс» – из-за его склонности ронять предметы, ударяться о них и сшибать, – у матери, держу пари, случился мини-инфаркт, когда родич с оптимизмом принялся за дело. Мы с ней стояли у заднего крыльца, примерно в двадцати футах от дерева, и она не подпускала меня ближе. На маме было зимнее пальто поверх пижамы, и она выкурила полпачки сигарет. Мне тогда жутко повезло: ей приспичило в туалет, и она вернулась в дом. Я в ту же секунду бросился к папе и стал на все лады умолять его и мне дать попробовать попилить. Снег вокруг сосны был весь испещрен темными следами от разлетевшихся щепок и коричневыми пятнами от выхлопных газов бензопилы. Я просунул свои худые руки в слишком большие и теплые отцовские рабочие перчатки и поднял пашущую на холостом ходу пилу. Я чувствовал, что она тяжелее меня, тощего молокососа, каким я в ту пору был. Папа встал у меня за спиной и запустил механизм. Мои руки