Хоррормейкеры - Пол Дж. Тремблей

На пленке – а я был вынужден снова и снова пересматривать эту сцену в залах суда – Клео перестала удерживать бензопилу одной рукой. Левой – это я хорошо запомнил. Она просто убрала ее и спрятала в карман. Действуя не по сценарию.

Я застыл в нерешительности. Я не мог видеть, как она выкинула этот фортель, но все же какая-то часть меня почувствовала, как Клео запустила руку в карман. Я знал, что что-то не так, что-то пошло наперекосяк. Затем Клео слегка потянула за бензопилу – как рыба, клюющая на приманку на конце лески, – и этого усилия оказалось достаточно, чтобы лезвие дрогнуло. Я повернул голову и посмотрел ей в лицо – потому что она этого хотела.

Все, что я мог видеть сквозь прорези для глаз в маске, – ее лицо, это лицо талантливой, доброй, странной, пугающе умной молодой особы, одной из двух людей, завладевших моей жизнью за последние пять недель съемок. Я едва знал Клео, и все же, прочитав бо́льшую часть ее сценария и наблюдая за ее действиями на съемочной площадке – когда она теоретически была кем-то другим, – узнал о ней слишком много.

Склонившись над столом, держа в руках рычащую бензопилу, я был самим собой, но в то же время – Глистом. Мой персонаж увидел героиню Клео, и ее вид необъяснимо сотворил со мной ужасные вещи. Вгрызаясь пилой в дерево, я все никак не мог отделаться от мысли, что кромсаю ее шею.

Я смотрел на Клео не очень долго – возможно, секунды две на видео, а это сильно отличается от двух секунд в реальном времени.

Глист вонзает бензопилу в шею Клео и протаскивает ее оттуда вниз, к верхней части груди.

Он делает один длинный и глубокий разрез. Звук пилы меняет тональность, переходя в низкий, гортанный рокот – тот, что ощущается самым человеческим нутром, отдается в нем.

Клео дергается и мелко трясется вместе с пилой, а когда Глист вытаскивает лезвие – перестает двигаться.

Глист не поддается безумному желанию продолжать резать и раскраивать ее, залить кровью весь класс.

Он швыряет пилу на пол за столом, и та глохнет, издав напоследок протяжный болезненный визг.

Глист возвышается над телом Клео. Он устал, изможден, возможно, сожалеет… но не так, как сожалели бы мы.

Рукой он легонько ударяет по безжизненно свисающей со стола ноге Клео. Кто-то наверняка воспримет этот жест как выражение извращенной привязанности; Глист в этот момент – будто ребенок, спрашивающий, закончили ли они наконец играть. Из-за съемки от первого лица кто-то может успеть осознать, что на самом-то деле даже и не видел, как лезвие проникло в плоть жертвы. Кто-то разочарован отсутствием луж крови и не думает ни о чем и ни о ком, кроме себя. Кто-то вполне может надеяться, что Клео лишь притворяется: сейчас она вскочит со стола, схватит лежащую там пилу, возьмет реванш, станет героиней сиквела, триквела, еще какого-нибудь ужастика…

Клео не двигается.

Она мертва.

Я жил и умирал, снова и снова, за эти две секунды. Знайте, что я никоим образом не приравниваю то, через что мне пришлось пройти, к смерти Клео. Я бы не стал обесценивать эту невосполнимую потерю. Лишь использую эти слова, чтобы описать свой опыт, потому что есть много способов умереть.

Как я мог объяснить или передать то, что увидел в выражении ее лица? Я мог бы написать что-нибудь содержательное и остроумное для этой гребаной аудиокниги, что-нибудь напоминающее о том, что я писал раньше, например: «У нее было лицо парашютиста, забывшего дернуть за кольцо и глядящего в ступоре, как земля несется навстречу» или «В тот момент я по-настоящему превратился в монстра – или, возможно, был им всегда»…

Но – нет, не дождетесь. Точка. Я отказываюсь описывать, детализировать, расшифровывать или экстраполировать значение выражения лица Клео. Я просто не могу. Не доверяю своей памяти. Не верю в то, что произошло, и в то, что творилось со мной с тех пор. Оно всегда там, ждет меня, в тихие моменты и в шумные – зрелище, извечно обрамленное прорезями для глаз, ибо с тех пор я ношу маску.

Клео сказала: «Мне жаль». Я услышал это, и, несмотря на рычание пилы, в ее голосе послышалась душераздирающая нотка, отчаянная нотка сожаления о будущем поступке и его последствиях.

Она произнесла это недостаточно громко для микрофона, который Марк держал над столом. Марк был ближайшим членом съемочной группы к нам с Клео, и позже он засвидетельствовал, что видел, как Клео что-то мимолетно произнесла, что-то вроде «мне жарко», но он плохо расслышал… Возможно, сейчас уже существует технология, способная разложить звукозапись на все ее составляющие, стереть рев бензопилы и извлечь ее слова из бездны… но в середине девяностых, уверяю вас, ничего подобного не водилось.

Но я ее услышал.

И именно это – «мне жаль» – она сказала.

Затем Клео снова потянула за пилу. Потянула сильнее, резко наклонив лезвие вниз, и одновременно с этим – села. На кадрах отчетливо видно, как она тянет за собой бензопилу – и садится.

Я инстинктивно наклонился ниже, удерживая равновесие, прежде чем смог осознать, что происходит, и вернуть инструмент в исходное положение. Я был так осторожен, чтобы избежать резких движений, что не приложил требуемого усилия. У меня не осталось времени отойти в сторону или перещелкнуть этот чертов рычажок предохранителя. Все эти мгновенные решения – они ведь ни разу не «мгновенные». Они требуют еще какого времени. Но вскрывается эта правда о них только при тщательном, покадровом анализе видеозаписи.

Я не знал и не видел, что Клео села. В моем ограниченном поле зрения ее лицо становилось все больше, по мере того как расстояние, разделяющее нас, сокращалось. То, что я видел, не имело смысла и сбивало с толку, потому что казалось, будто я по неизвестной причине падаю на нее.

Я осознал произошедшее лишь спустя несколько сумбурных минут, когда Мэл стала стаскивать с меня орошенный кровью костюм: он прилип ко мне, будто не хотел сниматься. Наша небольшая группа осталась ждать прибытия полиции, а я плакал и повторял: «Это она, она сама, она дернула эту гребаную пилу». Мэл подтвердила это. Она сама тогда знай себе твердила, раз за разом, как заевшая пластинка: «Она подскочила! Зачем она подскочила?»

Так или иначе…

Бензопила вонзилась в правую часть шеи Клео. Я не хочу это подробно описывать, честно. Описаниями я ничего не