Император Пограничья 15 - Евгений И. Астахов

всего княжества, несли с собой законы улиц, тюрем и приютов. Более взрослые пытались установить свои порядки. В казарме номер четыре таким «старшаком» оказался Гришка Кадетский — тот самый рябой парень, который регистрировался первым. Четырнадцать лет, широкоплечий, с судимостью за воровство и драки.

Гришка быстро собрал вокруг себя троих таких же, как он — рослых подростков с холодными глазами. Они занимали лучшие места за столом во время еды, забирали одеяла потеплее, заставляли младших чистить их сапоги и стирать бельё.

Инструкторы, конечно, замечали. Цаплин однажды ворвался в казарму, когда Гришка отбирал хлеб у восьмилетнего Кольки, и рявкнул так, что стёкла задребезжали:

— Кто здесь главный, сопляк? Ты или я?

Гришка опустил взгляд:

— Вы, господин инструктор.

— Правильный ответ. И если ещё раз увижу, что ты обижаешь младших, отжиматься будешь пока кровь не начнёшь харкать, а сверху докину неделю наряда по уборке конюшен. Понял?

— Понял, господин инструктор.

Но стоило Цаплину уйти, Гришка со товарищи продолжал своё. Просто осторожнее. Тихие угрозы, толчки в коридорах, «случайные» пинки. Некоторые ребята ломались — начинали прислуживать, выполнять приказы, становились «шестёрками». Артём наблюдал и понимал: если один раз прогнуться, потом всю жизнь будешь жить на четвереньках.

Ещё с прошлой жизни он всегда носил при себе чижик — крепкую палочку длиной с пол-ладони. Старый Сердцеед научил этому приёму всех своих попрошаек: чижик, плотно зажатый в кулаке, усиливает удар, давая слабой детской руке весьма неплохую силу. Артём хранил его в кармане штанов, не расставаясь ни на минуту.

Столкновение произошло на третьей неделе. После вечерней поверки, когда инструкторы ушли, Гришка подошёл к Тёмке, который сидел на своих нарах и латал порванную рубашку.

— Эй, умник, — Гришка сел рядом, и нары скрипнули под его весом. — Слышал, тебя отец Лаврентий хвалил. Значит, башка варит?

Артём не ответил, продолжая шить.

— Я с тобой разговариваю, — голос стал жёстче.

— Слышу, — ровно сказал Тёмка, не поднимая глаз.

— Вот и хорошо. Значит, так: завтра у нас контрольная по счёту. Ты будешь подсказывать мне ответы. Тихонько. Чтоб никто не заметил.

Мальчик наконец поднял взгляд:

— Нет.

Гришка моргнул, не ожидая отказа:

— Что?

— Сказал — нет. Сам решай.

Воцарилась тишина. Остальные кадеты в казарме замерли, наблюдая. Гришка медленно встал, и лицо его исказилось:

— Ты охренел, мелкий? Я тебе говорю — будешь подсказывать.

— Не буду, — Артём тоже поднялся, убирая иголку с ниткой. Сердце колотилось, но голос оставался спокойным.

— Да я тебя сейчас так отпиз…

— Попробуй, — тихо перебил Тёмка, незаметно засунув руку в карман за чижиком, и в его голосе прозвучала сталь, — но учти, драться я умею.

Ложь. Он не умел толком драться, но умел бить быстро и грязно — так, как учил старый Сердцеед всех своих попрошаек.

Гришкины глаза сузились. Он шагнул вперёд, занося кулак:

— Сейчас я тебе покажу, кто тут…

Артём не стал ждать. Он ударил первым — короткий, жёсткий удар в правую почку. Гришка охнул, согнулся, и Тёмка немедленно нанёс второй удар — в солнечное сплетение. Палочка, зажатая в кулаке, превратила слабый детский кулачок в нечто гораздо более опасное.

Старшак упал на колени, хватая ртом воздух. Лицо его побелело, глаза вылезли из орбит. Остальные кадеты ошарашенно смотрели на тощего одиннадцатилетнего мальчишку, который свалил здорового четырнадцатилетнего парня двумя ударами.

— Да я тебя сейчас… — хрипел Гришка, пытаясь вдохнуть.

Дверь казармы распахнулась с грохотом. На пороге стоял инструктор Фильченко, одноручный ветеран с лицом, вырезанным из гранита:

— Что здесь происходит⁈

Артём так же незаметно спрятал палочку обратно в карман. Гришка всё ещё сидел на коленях, держась за живот.

— Просто беседуем, господин инструктор, — спокойно ответил Тёмка.

Фильченко окинул взглядом казарму — застывших мальчишек, упавшего Гришку, маленького Артёма с совершенно невозмутимым лицом.

— Понятно. Кадетский, на ноги. И ты, мелкий, — тоже. Оба — за мной. Живо!

Артём молча пошёл к двери. Гришка с трудом поднялся, всё ещё тяжело дыша.

— Остальные — спать! — рявкнул Фильченко. — Кто чувствует себя слишком бодрым, получит внеплановую пробежку завтра в пять утра!

Бодрым себя не чувствовал никто. Инструкторы корпуса знали старую армейскую истину: рекрут должен быть упахан до полусмерти, чтобы в голове не роились лишние мысли. Утренние пробежки, гимнастика, строевая подготовка, учебные классы, дневные тренировки по рукопашному бою, вечерние наряды по кухне и уборке территории — к отбою кадеты валились на нары как подкошенные и проваливались в сон за секунды. Некоторым не хватало сил даже раздеться. У Артёма болело всё — ноги, руки, спина, даже пальцы. Но это была правильная боль, боль работающих мышц, а не голодная ломота в костях, к которой он привык на улицах.

Они вышли из казармы в холодный коридор. Инструктор шёл впереди, Артём с Гришкой — сзади. Мальчик не оборачивался, не оправдывался. Он знал: драки запрещены, наказание будет жёстким. Но он также знал другое — теперь никто в казарме не посмеет его тронуть. Даже если придётся за это отжиматься до потери сознания, оно того стоило.

Фильченко сопроводил их до учебного класса. Оглядев Гришку, всё ещё бледного и держащегося за живот, и невозмутимого Артёма, инструктор холодно вскинул бровь:

— Рассказывай.

Тёмка молчал. Говорить первым означало бы оправдываться, а делать это он не собирался. Да и незачем впутывать постороннего человека в их разборки.

Гришка, к удивлению Артёма, тоже промолчал.

Фильченко вздохнул:

— Ладно. Молчать — ваше право. Но драки здесь запрещены. Любые. Поэтому оба получаете наказание. Завтра, пока у всех будет час личного времени, вас ждёт сто отжиманий, сто приседаний и пять кругов вокруг плаца. И неделю будете вместе драить уборные. Вдвоём. Чтоб научились решать конфликты словами, а не кулаками.

Он выдержал паузу, глядя на обоих:

— А теперь бегом спать. И помните: в следующий раз ваши тощие задницы вылетят за стены Кадетского корпуса быстрее, чем вы успеете ойкнуть.

Они вышли из класса. В коридоре Гришка вдруг остановился, повернулся к Артёму. Тёмка напрягся, готовый снова драться, но старшак неожиданно протянул руку:

— Ты… неплохо бьёшь. Для мелкого.

Артём осторожно пожал протянутую ладонь:

— А ты неплохо шаришь. Для тупого.

Гришка хмыкнул, и в его глазах мелькнуло подобие улыбки:

— Ладно. Квиты. Больше не трогаю.

Они молча вернулись в казарму. Остальные кадеты притворялись спящими, но Тёмка чувствовал их взгляды. Он лёг на нары, натянул одеяло и закрыл глаза.

Впервые за три недели страх отступил. Немного. Совсем чуть-чуть. Но отступил.

* * *

Колонна вошла в Менчаково около пяти часов вечера. Я ехал верхом в голове войска, наблюдая, как разрушенная деревня проступает из-за