Ученица Злодея - Ханна Николь Мерер

Она быстро убрала каблук, чуть не споткнувшись, схватилась за грудь, тяжело дыша, перепугавшись собственной внезапной жестокости. Он заслужил это, но… Он не был достоин власти менять её саму вот так.

Он сел, и она помогла ему, поддержала за плечи, прислонила к стене, пачкаясь в крови.

– Чего тебе? – настороженно спросил Гриффин.

Эви попыталась говорить жёстко:

– Я хочу знать, что ты делал с мамой. Хочу знать, что вы с королём делали с её даром, и, самое важное, я хочу понять, за что боги прокляли меня таким отцом, как ты. – Она сняла руку с плеча Гриффина, настороженно глядя, как он устраивается у стены на другой стороне камеры, подальше от неё, снова зажимая рану.

Он зажмурился, потом устало посмотрел на неё, сдаваясь.

– Маленькая девочка на картине – лучшая подруга детства твоей матери, Ренна Фортис.

Эви удивилась:

– Ренна Фортис? Из семьи Фортис?

Семья Фортис была широко известна в королевстве: это были доблестные воины, род, который восходил к самому зарождению Реннедона. Поговаривали, что сама земля, на которой стоит их крепость, столь волшебна, что оживают даже растения. Эви не могла похвастаться хорошим образованием, но даже она многое слышала о них: это была легендарная семья.

Гриффин был бледен, словно его выдуманная болезнь вдруг стала настоящей, – вероятно, от кровопотери. Нужно попросить Татьянну исцелить нанесённый ею урон, но это подождёт. Теперь у Эви имелись нужные сведения, надёжная ниточка и просто замечательный шанс найти маму в самом благородном семействе Реннедона – не по крови, но по чести.

Однако она ещё не закончила. Последние годы с мамой творилось что-то помимо дара, над которым она почти потеряла контроль, и один из немногих людей, кто знал необходимые ответы, истекал кровью прямо перед Эви.

Он казался таким слабым.

– Эви, смилуйся. Я твой отец. Что-то же это должно значить для тебя.

Очевидно, он пребывал под впечатлением, будто может задурить Эви голову, но она больше не собиралась поддаваться.

– Что вы с королём сделали с мамой? – Она шагнула вперёд, нависая над ним, с кинжала капала кровь.

Отец ответил, разглядывая собственные руки:

– Я поступил, как счёл правильным.

Он не врал. Эви не знала, откуда такая уверенность, но чувствовала, что права: на лице Гриффина проступал стыд.

– Ты уничтожил её, – ответила она, ощущая пустоту внутри.

Отец поднял взгляд. Эви и не думала, что он может ещё сильнее упасть в её глазах, но тут он прошептал:

– Я не хотел.

Вдруг она поняла, что с неё хватит. Хватит этого разговора, хватит его самого. Ей хотелось причинить ему столько же боли, сколько он ей, и от этого тоже становилось не по себе. Это ни к чему бы не привело. Сейчас он не мог дать ей ничего, кроме горя.

– Ты больше меня не увидишь, – холодно произнесла она. – Я забуду тебя. Буду жить дальше, буду счастлива, а ты останешься здесь. Сгниёшь тут, слабый и одинокий, и пусть тебя согревает твоя славная честь. – Она покачала головой. Он казался таким жалким и маленьким, этот человек, который когда-то казался ей гигантом. – Надеюсь, оно того стоило.

Кровь с кинжала капнула ей на сапог. Решётка скрипнула, открываясь. Эви почти уже ушла, почти покинула его, почти спаслась от этой пытки. Но его следующие слова заставили её остановиться, и её гнев остыл, обратившись чем-то новым – чувством, которое она почти не могла распознать, словно смотрела, как мучают её открытое сердце, не в силах остановить это.

Она расслабилась лишь на миг, но было уже поздно.

– Если хочешь узнать, что мы с королём сделали с даром твоей матери… – Отец помедлил, словно замахиваясь кулаком, чтобы ударить посильнее.

Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, а Гриффин Сэйдж, будто наслаждаясь моментом, сказал с мерзкой улыбочкой:

– Можешь, спросишь об этом брата?

Глава 50

Злодей

Тристан двадцать минут простоял перед дверью в подвал.

Боги знали зачем. Была куча других вещей, которыми следовало бы заняться: разобраться с запросами от наёмников, пытать новых работников каким-нибудь особо жестоким образом – например, заставить их колоть лёд. Но вместо этого он нервно мерял шагами коридор, дожидаясь, пока откроется дверь.

После того поцелуя у него разболтался мозг.

Он пытался забыть его – так пытаются увернуться от летящего в лицо кирпича. Неизбежно, больно, и отскочить всё равно не получится.

Нужно было на что-то отвлечься. Развлечься. Нужно…

«Кингсли!»

В поле зрения появился лягух, за которым гнался Гидеон Сэйдж – взъерошенный, вспотевший, он нырнул за лягушкой и повалился на пол. Земноводное вспрыгнуло Тристану на сапог и с довольным видом поглядело на него золотистыми глазами.

– Кингсли, во что ты играешь?

Тристан расцепил руки, наклонился и терпеливо дождался, пока лягух свободной лапкой накорябает слово и поднимет табличку. Кто знает, где он держал эти таблички.

«АПОРТ».

Тристан прыснул, Гидеон поднялся и с сердитым видом обвиняюще ткнул в Кингсли пальцем.

– Очень мило, черепаха ты придурочная.

Тристан одарил брата Сэйдж невозмутимым взглядом и поднял бровь.

– Это лягушка.

Сквозь витраж упал лучик света и попал прямо на Кингсли и его крошечную корону. Гидеон цокнул языком:

– Ты всегда такой душный, Маверин?

Тристан хмуро посмотрел на него:

– Да.

Гидеон прыснул:

– Понимаю, чем ты ей приглянулся.

Тристан фыркнул и принялся рассматривать один из пожарных шлангов, которыми несколько месяцев назад Сэйдж озаботилась в целях безопасности. Чтобы проверить, всё ли работает как надо, а вовсе не для того, чтобы спрятать покрасневшие щёки.

Ему вовсе не нужно было, чтобы кто-нибудь, и уж особенно брат Сэйдж – человек, работающий на врага, – догадался о… привязанности, которую Тристан испытывал к своей ассистентке. Стоит только кому-нибудь узнать, и это чувство станет настоящим, реальным. И от него уже будет не отделаться, как от чудовища, которое гонится за тобой по лесу.

Как «Спасайся кто может», только вовсе не так весело.

– Ей все нравятся, – буркнул Тристан.

Гидеон почесал шею, всё так же ухмыляясь.

– Эви нравятся отнюдь не все. – Тристан собрался возразить, но Гидеон перебил его: – В детстве она вечно соглашалась со всем, вечно делала, что велено. Наизнанку выворачивалась, лишь бы родители были довольны. Мне всегда казалось, что так нельзя, но, наверное, к ней относились строже. От неё ждали большего.

Гидеон покачал головой, кашлянул в ладонь и продолжил, сверкая зелёными глазами:

– Ей никогда не нравилось