Последнее слово единорогов - Виолетта Орлова

Прости меня за все. Я давно беззаветно люблю Павлию. Твой отец был моим лучшим другом, но одновременно и соперником. В какой-то момент я чуть не убил его из-за глупой ревности. А ты, Инкард, на самом деле, очень похож на Доланда. И по рассуждениям, и по этому глупому, никому не нужному благородству, и даже по тому, как смотришь на меня – задиристо, чуть с вызовом, невзирая на глубинный страх, который я тебе внушаю. Ты ведь боишься меня, я знаю.

Инкард промолчал, как он делал всегда. Это лучше, чем откровенная ложь и покорная собачья вышколенность. Однако внутри него клокотал вызов, непокорность, которые мешались с диким ужасом.

Нороган озабоченно покачал головой, а Инкарду показалось, будто песчаная буря пронеслась перед его глазами.

– Молчишь… Вот и правильно, никогда не лги мне. Впрочем, поступай как знаешь. Я всюду виноват перед тобой. Твое невероятное сходство с отцом ужасно донимало меня и, боюсь, я вел себя отвратительно по отношению к тебе. Я был жесток. Но я исправлюсь. Не обещаю, что стану тебе добрым другом, но постараюсь хотя бы завоевать твое доверие. Прощаешь ли ты меня?

Неудобный вопрос сгустил воздух над их головами. Инк глубоко задумался. Поведение Норогана подкупало: он говорил с ним на равных, как взрослый со взрослым. Конечно, это не могло не польстить наивному ребенку, страдавшему от одиночества и недопонимания со стороны других. При этом мог ли он в полной мере довериться человеку, который нещадно издевался над ним? Перестанет ли он его бояться? Страх так глубоко въелся в его сердце, что, как ему казалось, его уже не вытравить оттуда никаким прощением и ласковым обращением. Стоило Норогану не так посмотреть или чуть понизить голос, как он вновь будет покрываться мурашками от невыразимого ужаса.

– Тебе не обязательно отвечать сейчас. Ты можешь вообще промолчать, я не обижусь, – криво усмехнулся мужчина, с удовольствием втягивая в себя ароматные пары. Нороган страсть как любил курить кальян, а Инкард не переносил запах дыма.

– Спасибо, что вылечил маму, – глухим голосом ответил, наконец, Инкард. – Она бы умерла, если бы ты не пришел.

– Больше я не оставлю вас так надолго. Никогда.

Глава 13 Всякое животное, пресмыкающееся по земле, скверно для вас

Сближение не произошло в один день, на это ушли месяцы. Однако вода камень точит, и маленькие действия, предпринятые отчимом, должны были рано или поздно принести плоды.

Спустя несколько дней после возвращения Норогана, им пришлось вместе сходить на базар за овощами и специями для плова. Был суетливый жаркий день, коими всегда славился Тимпатру. В момент, когда они тщетно пробивались сквозь потные маслянистые тела фуражиров и наглых торговцев, кто-то беспардонно схватил Инка за плечи и сжал так сильно, что парень издал слабый стон.

– Иди сюда, щенок паршивый! Ты куда пропал, а? Мои выступления пошли скорпионам под хвост, а все из-за кого? Правильно, из-за тебя! – не своим голосом орал взбешенный факир. Продавец овощей зафыркал на них, ибо они создавали давку. Впрочем, в Тимпатру на подобное безобразие мало обращали внимание.

– Что от тебя хочет этот полоумный, Инкард? – поинтересовался Нороган тихо. Инк очень хорошо знал эту интонацию его голоса: он мог быть безэмоциональным, почти невесомым, как песчинка, однако ничего хорошего от него ждать не стоило.

– А ты кто такой, что вступаешься за дворового щенка? Он воришка, обокрал меня, да еще и на представление не заявился! – продолжал бушевать факир, пытаясь достать Инка кулаками, однако Нороган медленно, почти лениво вышел вперед, загородив собой мальчика. Одной рукой он театральным жестом взял с прилавка ошалевшего торговца румяное яблоко и смачно надкусил его, насмешливо разглядывая факира. Тот, в свою очередь, с удивлением наблюдал за этим небольшим представлением. Движения Норогана были плавны и грациозны, однако проглотив кусок яблока, он резко бросил огрызок в лицо факиру. Возможно, ничего удивительного бы и не произошло, обычная потасовка на рынке, однако в последнюю секунду естествознатель решил применить необычайные способности, о которых знал лишь Инк.

Так, яблоко со свистом пронеслось вперед и вдруг сделало то, чего никогда не позволит себе нормальный, добропорядочный плод: оно бесстыдно взорвалось перед носом потрясенного факира, превратившись в густой компот! Странный хлопок, и все лицо бедняги, волосы, грудь покрыты сладким соком.

– Я его отец, – отчетливо произнес Нороган, не давая никому опомниться. – Еще раз увижу рядом со своим сыном, и тебя постигнет та же участь, что и яблоко.

С этими словами он кинул монету продавцу и, по-хозяйски положив руку пасынку на плечо, властно повел его прочь. Какое-то время они шли молча, но вскоре Инк обнаружил, что не может сдержать глупый смех. Ему было весело вспоминать произошедшее: комично вытянувшееся лицо продавца, испугавшегося за товар, и злобного факира, который никак не ожидал, что яблоки без вмешательства хозяек умеют самостоятельно выжиматься в сок. Затем парень вдруг что-то вспомнил, и лицо его омрачилось.

– Вообще-то, я, правда, не очень хорошо поступил по отношению к господину Аркису, – признался вдруг Инк. – Я пропустил представление, даже не предупредив его.

– Ерунда. Все это неважно. Ты не хотел, ты не пришел. Запомни, Инкард: ты никому ничем не обязан. Живи для себя, поменьше думай о других, и люди к тебе потянутся.

Инкард украдкой покосился на отчима. Он не мог понять, нравится ли ему это сомнительное рассуждение. Однако Нороган так уверенно держался, столько апломба было в его спокойных действиях, что эта уверенность невольно заразила Инка тоже. Со временем он стал уважать отчима, более того, мальчик даже в какой-то степени преклонялся перед ним, как перед чем-то сильным, более определившимся по жизни, чем он сам. Тем более советы Норогана всегда работали, какими бы циничными они не казались.

Нороган говорил, что вступаться за Саиба было глупо. Что ж, это и правда оказалось так. Инка отчислили из престижного куттаба, ребята перестали с ним общаться, а главное, сам Саиб предал его, сделав вид, что ничего не произошло.

Нороган говорил, что надо в первую очередь думать о себе. Отец вот не думал, сделав в одночасье свою семью несчастной.

Благородство мир не спасает, а, напротив, повергает его в пучину противоречий и распрей. Да и что такого плохого, думать о себе? И совсем уже крамольная мысль: а что если человек благородный совершает добрые поступки исключительно из-за своего эгоизма? Он просто хочет чувствовать себя хорошим, нужным и ценным. Истинных альтруистов не бывает; есть только лицемеры, которые цепляются за свое показное благочестие. Такова была философия