Тяжёлая реальность-3. Нестандартное мышление - Хайдарали Мирзоевич Усманов

– Так вот… Разница в том, что я не гоблин. Я не стану превращать тебя в пустышку. Но если ты сама не придёшь и не скажешь, что готова стать моей… Боюсь, ты окажешься в чужих руках. И уж там я ничем помочь не смогу.

Эльфийка сжалась, как зверёк в клетке. В её глазах отражался ужас и одновременно – тень осознания. Он предлагал ей не свободу, а выбор между кошмарами.

Всё это время парень смотрел на неё внимательно, с холодным интересом. Он не торопил. Он позволял ей вариться в этой мысли, давил молчанием, недосказанностью.

И со временем она сама начинала прокручивать это в голове: что хуже? Стать пустышкой у гоблинов – или… добровольно склонить голову перед ним?

Она знала ответ. Но признаться в этом – значило разрушить всё, что делало её эльфийкой. Её гордость, её статус, её вера в собственное превосходство.

А именно этого Кирилл и ждал. Ему не нужно было подталкивать её руками. Он хотел, чтобы она сама умоляла. Чтобы она своими словами признала, что готова быть той самой игрушкой, какой когда-то хотела сделать его. И он был терпелив. Он мог ждать.

Тогда перелом наступил окончательно – и выглядел он не как сцена ярости или гордого отказа, а как тихий, вязкий, пронзающий момент, когда эльфийка вдруг осознала, что все её прежние роли и маски больше не работают.

Кирилл как обычно вел себя холодно и внешне почти равнодушно. В очередной раз разговаривал с каким-то толстым торговцем, пересыпая речь полунамёками, будто между прочим упоминая возможность “обмена” или “уступки” товара, словно она и впрямь была вещью, ящиком с редкой пряностью или контейнером с нелегальным оружием.

Он нарочно не смотрел на неё прямо, а лишь время от времени косился боковым зрением, позволяя ей раз за разом ловить эти взгляды и чувствовать, что её судьба может решиться в любой момент, без её участия.

Эльфийка сначала держалась, сжав челюсти, переводя дыхание так, словно каждая вдох и выдох давались с болью. Но когда Кирилл в разговоре позволил себе фразу – короткую, обыденную:

– Ну, а если сделка не пойдёт, гоблины всегда рады таким экземплярам…

Её пальцы судорожно вцепились в край скамьи, ногти скрипнули о металл. Молчание, в котором она сидела, распалось. Сначала хриплый шёпот, будто слова рвались через связку гордости, застревая:

– Нет… не им… не туда…

Потом – сбивчивое, почти детское:

– Я сделаю что угодно, только не… не это… Не отдавай меня, слышишь?..

Голос сорвался, и в нём впервые зазвучала та нота, которая означала окончательную трещину – искреннее, неконтролируемое желание просить. Та самая гордая дочь эльфийских домов, что привыкла повелевать, вдруг сама упала в яму унижения, прося о милости у того, кого ещё недавно считала дикарём и пешкой.

Кирилл не торопился с ответом. Он выдержал длинную паузу – такую, что её дыхание стало сбивчивым, словно каждое мгновение тянуло жилы. Лишь потом, холодно, почти буднично сказал:

– Подумаю. Всё зависит только от тебя. От того, как поведёшь себя дальше.

И в этот момент она сломалась окончательно. Даже не в его словах было дело, а в том, что он не дал обещания. Он не снял петлю с её шеи – лишь подтолкнул её к мысли, что выжить и сохранить хоть тень достоинства она сможет только в том случае, если сама будет стараться оправдать каждое его молчаливое ожидание.

С того мгновения её поведение изменилось. Она перестала спорить. Перестала бросать косые взгляды и даже сама стала искать способ показать, что может быть “полезной”. То, что раньше для неё, казалось бы, прямым оскорблением, теперь стало спасательным кругом.

И именно в этой метаморфозе Кирилл увидел главный триумф – не победу над телом, а победу над гордостью, над внутренним ядром, которое эльфы обычно берегли пуще всего.

После первого срыва эльфийка словно потеряла прежнюю “осевую линию”, вокруг которой всегда держался её образ – гордый, самодовольный, наполненный ощущением собственного превосходства. Теперь всё её поведение стало напоминать зыбкую маску, которую она старательно лепила каждый день заново, опасаясь, что одно неверное слово или жест обернётся для неё окончательной гибелью.

Она изменилась в мелочах. Если раньше садилась чуть в стороне, демонстративно отворачивалась, то теперь старалась садиться ближе к Кириллу, хотя и не слишком навязчиво, будто боялась спровоцировать раздражение. Когда он пил воду или жевал что-то из скудных пайков, она незаметно протягивала руку, поправляла уголок упаковки или подливала в его кружку, делая вид, что это просто случайное совпадение.

Она начала предугадывать мелкие его нужды. Стоило ему задумчиво бросить взгляд в сторону терминала, как она уже поднималась, чтобы включить его. Если он медлил, выбирая маршрут на карте станции, она тихо, еле слышно предлагала варианты – осторожно, будто боялась навязаться, но при этом стараясь показать, что держит в голове все его цели и интересы.

И в этих деталях проявлялась её новая ломка. Ещё недавно она не сочла бы даже нужным слышать то, что говорит человек, а теперь сама ловила каждую его интонацию.

Кирилл всё это видел. И хоть в глубине души он признавал победу – в то, как изнутри рушилась эльфийская гордыня, – он не позволял себе расслабиться. Он слишком хорошо понимал, что перемены, пришедшие так резко, могут быть лишь временной тактикой. Эта женщина привыкла выживать, играя. И если сейчас она выбрала роль покорной, значит, где-то в глубине у неё могло оставаться ядро старой воли, которая рано или поздно вспыхнет снова.

Именно поэтому он начал искать способы закрепить её новое положение. Контроль – вот что нужно. Причём контроль не только физический, ошейник уже был у него в руках, но и более тонкий. Над её мыслями, привычками, над её самой идентичностью.

Он стал устраивать для неё проверки. То – задавал на первый взгляд безобидный вопрос, касающийся её прошлого, и внимательно смотрел, как дрогнут её губы, как глаза непроизвольно уйдут в сторону, выдавая ложь или страх. То – “случайно” начинал разговор с другими торговцами, снова и снова вставляя её в роль товара, будто проверяя, как глубоко уже проросла в неё мысль о собственной беспомощности.

Иногда он нарочно надолго замолкал, заставляя её мучительно гадать, что будет дальше, и как именно он сейчас её оценивает? И именно в эти минуты эльфийка, не выдержав, начинала сама оправдываться, предлагать идеи, демонстрировать, что готова быть полезной.

Но Кирилл не верил в такую лёгкую победу.