Патриот. Смута. Том 5 - Евгений Колдаев

Двинулись вперед, поглядеть, кто таков.

Старец. Чудно. То ли это какой-то обезумевший от лишений человек, живущий в этих местах и попросту наплевавший на все и на всех. Никому не интересный. Взять нечего. Убить? Зачем жизнь человека отнимать, если его существование и так тяжело?

То ли, хитрая ловушка и приманка разбойников. Ну как… Отвлекающий маневр.

Разберёмся! Людей со мной много, в засаду не угодим. Не могут же разбойники подвести сюда незаметно пару сотен головорезов. Для этой местности, две сотни, это, пожалуй, все, что могло здесь выживать на «подножном» корме без сева. Промышляя разбоем, рыболовством, охотой и полесованием.

Больше — уже хозяйство.

Оно и двести выглядело как невероятное количество.

На удивление вблизи слияния безымянного ручья и речушки Кобыленки было достаточно хорошее место для стоянки. Место возвышенное, не сырое, лес, хоть и небольшой — для растопки костров пойдет. Дышалось здесь как-то прямо, живо и приятно. Сосны, светло между ними, подлеска немного. Птицы поют, солнце светит. Эх, благодать, если только не считать, что Смута вокруг.

— И где, старик ваш? — Спросил я у дозорного, когда мы в лес въехали.

Чувствовалось, что народу тут много, моего. Сотня прошерстила холм хорошо. Поэтому человека-то и нашли. Видимо, скрывался он здесь где-то. Признаков обитания большого числа людей не было.

А один мог сидеть, жить чем-то неведомо чем.

Святым духом — выходит так.

— Ближе к склону, господарь, там его жилище. — Ответил дозорный, повел дальше.

Мы проехали еще метров двести. Среди деревьев открылась небольшая светлая полянка.

Обжитая, здесь сразу видно человек руку приложил.

Небольшой шалаш, на одного, не больше. Лапником прикрыт, чуть в землю углублен. Слева спуск к воде — ступеньки оборудованы. Ведерко какое-то неказистое сделано. Место для костра присутствует. Рогульки и жердь между ними. Какой-то чугунок вроде в углях стоит.

И центр всего этого — человек.

Замер, словно и нет вокруг никого. Своим делом занят. Стоял он на коленях, спиной ко мне и смотрел на сосну. А Там, на ветвях ее какой-то кусок доски или дерева установлен был. С такого расстояния не разобрать, что это. Размером, чуть более привычного мне листа бумаги А4.

Лучинки торчали, чуть опаленные.

Видно, жег здесь этот отшельник тонкие деревяшки взамен свечей. Масло только не было, приходилось использовать что есть.

Старик был сед, но не лыс. Наоборот — длинные белые пряди его волос спадали ниже плеч. И отсюда, сколько лет ему определить, невозможно было. Слишком худым он казался, утопающим в том, что на плечах было. Одежды — потертые, выцветшие, поношенные, широкие. Что-то безразмерное, неказистое, серое.

Роба, рубище — точно не кафтан.

Я спешился, двинулся к нему, заходя со спины. По-иному никак не подойти было. Либо обходить кругом. Замер метрах в пяти, а человек продолжал на коленях стоять, креститься и молиться.

— Отец, здрав будь. — проговорил я.

Ответа не было.

Вот черт, что орать, что ли.

— Отец! Здравия тебе!

Пришлось подождать, пока старик договорит фразу, поклонится три раза, перекрестится. Замолчал, на меня даже не повернулся.

— И тебе, и тебе. — Проговорил его тихий, спокойный, умиротворенный голос. — Коли грабить пришел, так нечего. Забрали все. Еще осенью, забрали. — Он вздохнул, но не с укором и сожалением, а больше с грустью какой-то. — А коли так, мимо проходил, ну так иди своей дорогой. Хоть и опасна она.

Я пытался понять, что он там, на дереве этом увидел, чему молился и, казалось, все отчетливее — дощечка. Вглядывался и все больше понимал, что какой-то лик там изображен, просматривается в довольно кривом срубе.

— Отец, тебе, может, помощь какая нужна? Мы тут лагерем встанем, на ночь. Тебя не потревожим, утром дальше пойдем.

— Ох, сынок. — Он тяжело вздохнул, перекрестился. — Не ходили бы вы дальше…

Поднялся с трудом на ноги, согнулся в поклоне. Распрямился не до конца. Спина, видимо, подводила уже его. Повернулся и…

Глаза его на лоб полезли. Не думал, он видимо, что увидит здесь хорошо одетого боярина да с охраной. Да еще и рыщущих окрест воинов, которые местность проверяли. Его они решили не трогать, видимо…

— Господарь… — Он на колени, где стоял, так и пал. — А я думаю, кто порыскивает окрест, а это… Воинство твое, господарь.

Начал креститься и кланяться в землю.

— Отец. Встань, скажи, кто тебя до жизни такой довел?

Вопрос был, конечно, риторическим. Большая часть страны сейчас влачила жалкое существование. И ответ был единый — Смута доконала всех.

Старик не поднимался, крестился.

— Кто тут разбойничает, а?

— Да кто же их знает. — Ответ держал, а я следил, думал, мог ли этот старик быть соглядатаем, хитрым наблюдателем. Или, это действительно настоящий отшельник.

Тем временем он продолжал:

— Людей лихих стало много. Это при царе, когда был он, на земле дело иное деялось. Господарь. А сейчас что. Разбойники да татары. Тати да степняки.

— Скажи, старик, а что у тебя здесь. Чему молишься? Кому?

— Господарь. — Он поклонился опять в землю. — Подойти, сам посмотри. Нерукотворное оно. Икона, сам глянь. Нашел я и вот…

Чего?

Я сделал несколько шагов, миновал согбенного деда. Подошел ближе к сосне.

И правда. Дело странное, но в изгибах древесных прослеживался человеческий облик. Вроде бы овал лица, нос, глаза. Да, выглядело это несколько кособоко, но даже мне, человеку светскому, показалось это… По меньшей мере чудным и странным. По спине пробежался легкий холодок.

Что говорить о религиозных людях семнадцатого века. Приметив такое, в иноки пойти первое дело.

— Спас нерукотворный? Где нашел? — Решил я разузнать. Вроде так штука эта называлась.

— Так это, в лесу. Лиходеи меня высекли, посмеялись, прогнали. Взять-то нечего. Это еще по осени было. Вот. Брел, куда глаза глядят. Думал, мож волки сожрут, или медведь заломает. Увидел, смотрит кто, а это.

Он отвесил три поклона в землю, креститься начал.

— А разбойники что?

— Они-то? Да что. Простил я их. Люди божие, такие же, как и я. Изгои. Все от Смуты тут, от голода до жизни такой дошли. Приходили зимой, потом по весне еще пару раз. Взять-то нечего. Не били даже. На него взглянули, на меня… — Он вздохнул. — Ушли.

Как этот человек умудрился пережить зиму в таких условиях? Это невероятно. Шалаш кособокий, тепла особо в таком не удержать. Да и костер же снаружи.