Перекресток возможностей - Л. Нил Смит

XVIII: Конгресс не издаст ни одного закона [153]

Я меньше озабочен добром и злом, чем свободой и несвободой. Добро и зло могут сосуществовать в свободном обществе. Но, если дать достаточно времени, все, что остается под тиранией, — это зло. Мы ищем лишь последовательного применения принципа свободы, без исключений, без оправданий, без компромиссов. Мы не обещаем непогрешимости, но полны решимости, вопреки тенденции шести тысяч лет человеческой истории, совершать наши ошибки на стороне прав личности.

— Альберт Галлатин «Правление Разума»

Галлатинополис, географический и политический центр Северной Америки, — это заскорузлый пятачок зданий, окруженный целой планетой пшеничных полей. Одинокое шоссе тянется с юга: «Зеленая трасса 200», изумрудная лента в море золота, уходящая на север, пока не покроется упругим мутировавшим мхом.

Наш корабль нашел причал к востоку от этой маленькой столицы по совместительству. Я был не в настроении наслаждаться пейзажем — Кларисса и Эд пропали. Все остальное казалось бессмысленным. Посещение «дворцовой» темницы, наспех запертой на висячий замок кладовой для инструментов, оказалось бесполезным. Один пленник был мертв. Другого было уже не спасти, и он не мог нам ничего рассказать. Неужели здесь никто не слышал о яде в пустом зубе? У него, правда, было несколько пулевых ранений недельной давности. Одиннадцатый калибр «Уэбли». Я смотрел, как этот сукин сын умирает.

Теперь Люси болтала, пока огромный корабль швартовался. — Они подкатят кран сзади и спустят всю эту байду на землю.

Я попытался помочь: — Почему бы просто не улететь так же, как мы сюда попали?

— Мы бы так и сделали, — ответила она, — но большинство этих пассажиров — делегаты. Проще избавиться от нас всех разом, не думаешь?

— Может, и нет. Если на борту остались люди Мэдисона, я убью ублюдков голыми руками!

— Может быть эффективнее, чем твой пистолетик. Слушай, Винни, мне благоразумие тоже не идет — в семье Пит был рассудительным, — но мы должны сидеть тихо и посмотреть, что будет дальше.

— И это ты называешь планом?

— Это все, что у нас есть. Может, если мы победим их в Конгрессе. Они держат Эда и Клариссу только для того, чтобы помешать нам высказаться…

— Ты издеваешься над кем-то из нас, Люси. Мэдисон прикончит их просто из злости.

— Хм. Мы что-нибудь придумаем, сынок. Мой старый мозг сейчас на автопилоте. Кстати, — она указала в окно, — если кто-то из тех людей внизу похож на муравьев, так это потому, что они и есть муравьи… мы приземлились!

Огромные секции стены откинулись наружу, дневной свет ворвался в прохладный викторианский вестибюль, люди начали выходить. Минутами позже, стоя у багажной карусели, спущенной из брюха корабля, я заменил патроны с пластиковыми наконечниками на 240-грановые [154] из сумок Эда, теперь сваленных у моих ног вместе с вещами Клариссы. Я ждал, что Люси наймет такси, но когда тысячи людей, приматов и китообразных выгружались одновременно…

Во время «Восстания из-за виски», как здесь сказано, правительство Старых Соединенных Штатов означало Филадельфию — удобно для бунтующих фермеров, менее удобно для Джорджа Вашингтона, — но по мере расширения страны в течение следующего столетия на него оказывалось все большее давление с требованием переехать на запад. Многие города яростно отказывались от этой чести, и, как подобает национальному стилю, ничего официального предпринято не было. В вольные дни после Пересмотра [Статей Конфедерации] столица, как правило, находилась там, где жил президент, кочуя в Шарлоттсвилл, Олбани, Бостон, снова в Филадельфию, пока ее не «сбагрили», как любит говорить Люси, на Территории Дакота, недалеко от Балты.

— Прости, Винни! — Я подпрыгнул. — Такси нет. Удалось урвать эту тележку-штуковину для багажа. — Я загрузил ее, пока Люси держала ее вертикально.

— И это прогрессивный, современный, космической эры Галлатинополис? — фыркнул я.

— Это жалкий, отсталый, деревенский Галлатинополис. Разве не прелесть?

Со временем я научился не смотреть себе под ноги: город сохранен в точности таким, каким он был восемьдесят семь лет назад — его главная и единственная отрасль — это столь презираемая деятельность эпизодического правительства. Место выглядит как шахтерский городок времен золотой лихорадки: толевые лачуги, готовые сгореть за тридцать секунд теплой погоды и легкого ветерка, улицы — узкие колеи из взбитой грязи, но замороженные под двумя дюймами прозрачного пластика. Ходить по полимеризованному «воздуху» — совершенно нервирует. Дощатые тротуары и грубые здания под тщательно поддерживаемым внешним видом сделаны из бетона.

— Видишь ли, Винни… верно, не смотри вниз… мы не для того разместили это место здесь, чтобы сделать его более доступным… Ой! Чуть не попалась в этот раз! — Она рассмеялась и, несмотря на обстоятельства, казалась моложе, чем я ее когда-либо видел.

— О? — спросил я. — Тогда почему он находится в точном центре континента?

— Чтобы сделать его максимально неудобным для всех! Если бы Такер [155] добился своего, эта паршивая штука была бы в Сибири! Правительство должно быть утомительным. Люди дважды подумают, прежде чем согласиться приехать сюда. Мы собирались всего шесть раз с тех пор, как перенесли столицу. Это на шесть раз больше, чем нужно, но анархия требует практики. А где теперь этот отель? Эти улицы точно планировал комитет!

В 138 г. Г.С. Пруссия решила последовать примеру Северной Америки, объединив Европу в конфедерацию — даже если та не хотела объединяться. В ходе коротких кампаний были поглощены другие германские государства, Франция, Бенилюкс и Италии. Испания и Португалия пали под натиском сторонников пятой колонны, а Англия, как обычно, оказалась в беде.

Взволнованный Конгресс собрался впервые с 1900 года — удручающее зрелище для европейцев, приехавших просить помощи: даже зал заседаний был сколочен из сосновых досок. Старый Свет был озадачен жизненной дикостью Нового, но у них были веские причины просить о помощи: Скандинавии угрожал Царь, осмелевший из-за прусских дел, финны вели доблестную, но тщетную партизанскую войну против казаков; два больших флота барж стояли наготове для вторжения в Англию; под руководством гамильтонианцев ирландцы готовили свою окончательную месть.

Значительным большинством голосов Конгресс проголосовал за строгий нейтралитет. Прецедентов было достаточно: эта нация избежала войн в 1812, 1860, 1898 годах и завершила свое столкновение с Мексикой в 1845 году за четыре практически бескровные недели. Тем не менее, никого не удивило — кроме, опять же, европейцев, — когда собрались добровольческие силы для совершения легендарного «Полета Тысячи Дирижаблей», и многие делегаты, требовавшие официального нейтралитета, поднялись