Страж Ордена 2 - Никита Васильевич Семин

Провели следствие. Его подчинённые, напуганные внезапным арестом, заговорили.

Контролёром оказалась его собственная служанка, некая Агафья, которая сопровождала его во время весеннего посещения завода Строганова на Обводном канале. Там, в атмосфере магического фона, у неё проявился дар менталистики. Умная, цепкая женщина, она быстро поняла, какую власть получила, и не стала её раскрывать.

— Она… она его полностью подмяла, — говорил один из слуг, дрожа от страха. — Положение её улучшилось. Он стал ее выделять, строго наказывал каждого, кто посмел косо посмотреть в ее сторону. Он собирался… жениться на ней!

Всё сходилось. «Агафья…» — имя это, казалось, ударило меня по голове молотом.

«Чёрт! Вот уж не думал, что столкнусь с ней! Я был сосредоточен на Иоанне, на больших тварях, на политике, и совершенно забыл, из-за чего в моем времени произошла смена императорской фамилии».

В моей памяти, как вспышка молнии, проносится сцена из далёкого будущего. Эта самая Агафья. Она не просто вышла замуж за статского советника. Она родила ему сына, унаследовавшего дар менталиста, но в разы более сильного. Вдвоём, мать и сын, они не спеша, методично, подбирались к самому Императору. Сын, став камер-пажом, получил прямой доступ к телу Государя. И они взяли его под контроль.

Империя, управляемая двумя безродными менталистами, едва не рухнула. Пошли безумные указы, странные назначения, казни. Когда правда вскрылась, было уже поздно. Династический кризис, смута, убийство Агафьи и её сына, и, как итог, новый виток борьбы за престол.

Всё это — из-за маленького, незамеченного менталиста в юбке.

— Найдите её, — говорю я, и мой голос становится холодным и жёстким, как сталь. — Немедленно. И, главное, — я смотрю на Шувалова. — Приведите сюда. Живой.

Я поймал её. Поймал до того, как она изменила историю Империи, которую я пришёл спасать. Это не просто победа. Это доказательство того, что моё присутствие здесь — не случайно. Я корректирую историю.

Рассвет над Петербургом застает меня в кабинете Великого князя Николая Павловича. Агафья уже в казематах, а статский советник, освобождённый от чужого контроля, находится под присмотром медиков.

— Вы сберегли Империю, инженер, — произносит Николай, и в его голосе нет и тени высокомерия. — Если бы эта… женщина… достигла своей цели, последствия были бы немыслимы.

Я не говорю ему, что эти последствия уже были — в моей временной линии. Я лишь киваю, принимая должное.

— Придуманный и заказанный вами прибор оказался бесценным инструментом, Ваше Высочество, — говорю я. — Но дело не только в этой служанке — авантюристке. Трое адептов Иоанна, которых мы выявили — это доказательство того, что пророк целенаправленно внедряет своих людей в высший свет.

Николай Павлович, человек порядка и политической хватки, немедленно взялся за работу. Он понимал, что прямое объявление о том, что среди представителей высшего света имеются люди, которые тайно носят в себе дар, вызовет панику и хаос. Потому он принял решение действовать тонко, используя методы, которым позавидовал бы сам Шувалов.

Он передавал информацию о проведённом сканировании через свой ближний круг. Это делалось не в виде официального указа, а как секретный слух, который, как известно, распространяется быстрее любого манифеста, становясь «истиной в последней инстанции».

В высшем обществе стали шептаться: «Император, благодаря новому прибору, лично убедился в нашей преданности». Аристократам сообщалось: «Все вы, милостивые государи и государыни, прошли проверку, и все признаны лояльными. А тем, у кого был выявлен талант к магии, говорилось следующее: ваш природный дар — это дар от Бога, который вы верно храните, и Государь в вас верит».

Этот ход был гениален. С одной стороны он легитимизировал одарённых в глазах Императора. С другой — продемонстрировал абсолютное всеведение царской власти.

Но тут же, как тень, следовал и второй слух: «Зато среди прислуги были выявлены тайные пособники Иоанна — люди, чьи души светятся „Белым огнём“. И даже одна марионетка — человек, лишённый собственной воли».

Эффект был колоссальным. Аристократы, гордые своим статусом «лояльных», были в ужасе от мысли, что спят под одной крышей с фанатиками и шпионами. Они увидели, что я был не их врагом, а их защитником от смуты, которая проникала в их дома через чёрный ход.

Доверие к власти, к Комитету, а главное — ко мне, резко возрастало. Я стал не просто инженером. Я стал оком Империи, способным отличить верного слугу от затаившегося врага.

Эффект от этого дозированного слива информации превзошёл все наши самые смелые ожидания. Император, словно Всевидящее Око, показал, что знает о каждом скрытом даре, о каждой тайной интриге в их домах. Но одновременно с этим, он дал им индульгенцию, подтвердив их лояльность и узаконив дар, у тех, у кого он появлялся.

Поток прошений на имя Шувалова, моего политического союзника, рос, как снежный ком. Дворяне наперегонки засыпали его просьбами: «Проверьте моих лакеев! Проверьте мою гувернантку! А вдруг она тоже под контролем?» Каждый аристократ боялся, что его дом станет очагом скандала, подобно дому статского советника.

Круг почитателей Иоанна стремительно сужался, сжимаясь до самого ничтожного, маргинального слоя. Аристократы, прежде тайно финансировавшие его, теперь, боясь обнаружить в своих рядах «белый свет» Иоанна и потерять свой статус «лояльных», отдавали жёсткие приказы своей прислуге: ни помощи, ни ночлега, ни денег. Покинутый своими могущественными покровителями, Иоанн остался наедине с фанатиками, готовыми биться за идею, но не имеющими ни денег, ни влияния.

Казалось, я загнал Иоанна в угол, лишив его всякой опоры. Вот только это было не совсем так.

* * *

Князь Дмитрий Голицын пробирался по задворкам Лиговки. Никогда бы он не подумал, что по своей воле явится в такое место. Но ненависть и страх за собственное будущее привели его сюда. В грязной, провонявшей ладаном и нищетой каморке, куда его проводил один из последних верных учеников он, наконец-то, нашёл Иоанна. Князь был одет в простое, тёмное платье, но даже под ним ощущалась резко контрастировавшая с убожеством прибежища аристократическая стать.

— Отче, — Голицын склонил голову в подобострастном поклоне. Внутри него боролись два чувства: страх перед Молниевым и яростное желание мести. — Я принёс вам плохие вести.

Иоанн сидел за столом, заваленным летописями о конце света. Услышав князя, он поднял на него взгляд своих ясных голубых глаз.

— Свет не боится тьмы, князь. Говорите.

— Колдун… Молниев… он создал прибор, —